Четвертого июля, из вежливости нанеся родне визит, он снизошел до того, чтобы поделиться с отцом подробностями своей работы в ВЧПИ в надежде поразить его размерами зарплаты и масштабом обязанностей, но отец в ответ едва не отрекся от Джоуи. Всю жизнь их отношения были довольно холодными – ситуация по обоюдному согласию зашла в тупик. Но на сей раз отец отнюдь не удовлетворился очередной лекцией о том, как плохо быть высокомерным снобом. Он орал, что его тошнит от Джоуи, что он испытывает физическое отвращение при мысли о своем самовлюбленном отпрыске, который имеет дело с чудовищами, разоряющими страну ради личного обогащения. Патти, вместо того чтобы защитить сына, в страхе убежала наверх и заперлась в комнате. Джоуи знал, что на следующее утро она наверняка ему позвонит, пытаясь все уладить и внушая, что папа разозлился лишь из любви к нему. Но мать оказалась слишком труслива, чтобы вмешаться на месте, и Джоуи оставалось лишь скрестить руки на груди, сделать невозмутимое лицо, покачать головой и несколько раз попросить отца не критиковать вещи, в которых он не разбирается.

– В чем тут разбираться? – спросил тот. – Это война ради политики и выгоды. Точка.

– Если ты не любишь политику, – заметил Джоуи, – это не значит, что политики всегда неправы. Ты притворяешься, что все их поступки плохи, и надеешься, что у них ничего не получится только потому, что ненавидишь их политику. Ты даже слышать не хочешь о том, что делается много хорошего!

– Ничего хорошего не делается!

– Ну да. Мы живем в черно-белом мире. Мы злодеи, а ты ангел.

– Ты думаешь, Земля вращается только для того, чтобы твоим ровесникам на Ближнем Востоке отрывало головы и ноги, а ты зарабатывал на этом деньги? В твоем представлении таков идеальный порядок вещей?

– Конечно нет, папа. Может, на минутку перестанешь городить чушь? Людей убивают, потому что иракская экономика ни к черту не годится. Мы пытаемся ее исправить.

– Каким образом ты зарабатываешь восемь тысяч долларов в месяц? – поинтересовался отец. – Несомненно, ты считаешь себя очень умным, но, если неопытный девятнадцатилетний мальчишка получает такие деньги, здесь что-то не так. По-моему, дело попахивает коррупцией. Да-да, я говорю, что ты воняешь.

– О господи, папа. Как тебе угодно.

– Я знать не желаю, чем ты занят, мне от этого тошно. Можешь рассказывать матери, но меня, ради бога, избавь от подробностей.

Джоуи злобно улыбнулся, чтобы не заплакать. Он был уязвлен в самом дорогом – как будто они с отцом избрали политическую сферу лишь для того, чтобы ненавидеть друг друга, и единственным спасением был разрыв. Ничего не рассказывать отцу, не видеться с ним, разве что по крайней необходимости, – это, впрочем, порадовало Джоуи. Он даже не злился – всего лишь хотел позабыть об обиде. Он отправился на такси домой, в квартиру, которую мама помогла ему снять, и написал Конни и Дженне. Конни, видимо, легла спать пораньше, зато Дженна перезвонила ему за полночь. Она была не самым внимательным слушателем, но, во всяком случае, Четвертое июля прошло у нее достаточно неудачно и она заявила Джоуи, что мир несправедлив и справедливым никогда не будет, есть только победители и проигравшие и лично она, раз уж ей по несчастному стечению обстоятельств однажды суждено умереть, предпочитает побеждать и окружать себя победителями. Когда Джоуи напомнил, что она не позвонила ему из Маклина, Дженна сказала, что, с ее точки зрения, было бы “небезопасно” идти с ним в ресторан.