– Нам уже нужно быть в такси, – сказала Лалита, дергая его за руку. – Я думала, ты готов.

– Я не могу ехать, – ответил он.

– Живей, мы опаздываем.

Уолтер сел и попытался держать глаза открытыми.

– Мне нужно в душ.

– Некогда.

Он заснул в такси, а потом проснулся в пробке – где-то впереди случилась авария. Лалита говорила по телефону с сотрудниками авиалинии.

– Нам пришлось ехать через Цинциннати, – сказала она. – Мы опоздали на самолет.

– Почему нельзя просто плюнуть и развернуться? – поинтересовался Уолтер. – Надоело притворяться хорошим.

– Мы не поедем на ланч, а сразу отправимся на фабрику.

– Ты будешь по-прежнему меня любить, если я стану отрицательным героем?

Лалита встревоженно нахмурилась:

– Уолтер, ты наглотался таблеток?

– Я серьезно. Ты будешь меня любить?

Она продолжала хмуриться и не ответила. Уолтер заснул в аэропорту, и в самолете, и в Цинциннати, и во время рейса в Чарльстон, и во взятой напрокат машине, которую Лалита гнала в Уитменвилл – там он окончательно проснулся, чувствуя себя лучше, под серым апрельским небом, на фоне пустынного ландшафта, который стал таким привычным в Америке. Церкви с виниловыми панелями на стенах, магазины, обширные автострады, огромные белые фуры. Птицам бы здесь не понравилось – не считая, конечно, скворцов и ворон. Завод по производству бронежилетов (“АрДи энтерпрайз”, группа компаний “Эл-би-ай”) находился в огромном бетонном здании, с недавно заасфальтированной парковкой, уже поросшей сорняками и потрескавшейся. Парковка была набита огромными автомобилями, в том числе там стоял черный “линкольн-навигатор”, из которого вылезли Вин Хэйвен и несколько мужчин в деловых костюмах – в ту самую минуту, когда Лалита остановила машину.

– Простите, что опоздали на ланч, – сказала она Вину.

– Думаю, ужин все равно будет лучше, – ответил тот. – По крайней мере, я на это надеюсь – после такого ланча.

В помещении фабрики стоял сильный и приятный запах краски, пластмассы, новых станков. Уолтер заметил отсутствие окон и явное пристрастие к электрическому освещению. Возле задней стены, задрапированной прямоугольными кусками новенькой ткани, словно алтарь, стояли возвышение и ряды складных стульев. Вокруг слонялись человек сто местных, в том числе Койл Мэтис, в мешковатом свитере и просторных джинсах – видимо, купленных в магазине по пути сюда. Операторы двух местных телеканалов направляли камеры на трибуну и висевший над ней плакат: “Рабочие места + национальная безопасность = гарантия занятости”.

Вин Хэйвен (“Можете всю ночь просматривать прессу, но не найдете ни одной моей цитаты за все сорок семь лет работы в бизнесе”) сел позади камер, а Уолтер забрал у Лалиты экземпляр речи, которую он написал, а она одобрила, и присоединился к остальным – Джиму Элдеру, старшему вице-президенту “Эл-би-ай”, и Рою Деннету, исполнительному директору одноименного филиала, сидевшим позади возвышения. В первом ряду, перед трибуной, скрестив руки на груди, сидел Койл Мэтис. Уолтер не видел его со времен злополучной стычки во дворе (который превратился теперь в заваленную мусором пустошь). Койл смотрел на Уолтера, и этот взгляд вновь напомнил ему об отце. Взгляд человека, пытающегося силой презрения преодолеть собственную неловкость и пресечь всякие попытки сочувствия. Уолтеру сделалось грустно. Когда Джим Элдер принялся восхвалять храбрых американских солдат в Ираке и Афганистане, он слабо улыбнулся Мэтису, показывая, что ему жаль – жаль их обоих. Но выражение лица Койла не изменилось, и он продолжал пристально смотреть на Уолтера.