– Нед… – произнес я.

– Да, сэр?

– Думаю, ты не вполне понял, что пытался тебе объяснить твой отец. Дело ведь в том, что они с мистером Макгоуаном не только за ручку здороваются.

Он ошеломленно смотрел на меня. И тут я все понял: де Салис был с ним честен, но выражался расплывчато, а мальчик сострадательный, но наивный. Я знал, что нужно быть очень осторожным в этот момент, а потому, прежде чем продолжить, задумался. Я не могу оскорблять де Салиса, но при этом должен открыть Неду правду. Согласиться с тем, что де Салис был с ним честен, но не до конца. Объяснить ему, в каком аду жила Сара, и назвать Макгоуана воплощением дьявола, но оставить мальчику самому решать, что собой представляет его отец. Осторожно, внимательно, на цыпочках.

– Нед, предположим, что мистер Макгоуан – женщина, – услышал я собственный голос. – Ты бы в этом случае по-прежнему настаивал, чтобы твоя мать вернулась?

– Но он не женщина, – возразил Нед.

– Вот именно, – подтвердил я. – Тем больше оснований у твоей матери отказываться от возвращения.

Он вытаращился на меня. Я увидел, как морщинки недоумения сошли с его лица и оно наконец стало очень гладким, свежим и юным. Потом Нед отвернулся. Посмотрел на чайник, на тарелку с нетронутыми ватрушками, на чистейшую скатерть, отливающую белизной под лампами Тиффани.

– Твой отец был прав, – сказал я, стараясь говорить как можно более нейтральным голосом. – Лучше смотреть правде в лицо, а правда состоит в том, что он хотел, чтобы твоя мать смирилась с его неестественной любовью к его управляющему. Единственная причина, почему твоя мать так долго терпела это, – ее любовь к детям: она не могла вас оставить, но Макгоуан превратил ее жизнь в такой ад, что можно лишь удивляться, как она выжила и смогла рассказать о том, что с ней случилось. В какой-то момент он настолько запугал ее, что твоя мать носила нож под нижней юбкой для самозащиты, так как твой отец абсолютно честно сказал ей – да, я должен признать, он честный человек, – что он и пальцем не шевельнет, если Макгоуан сочтет нужным избить ее.

Я сделал паузу, вокруг нас разговорами и звоном рюмок и столовых приборов звучал ресторан.

– И если ты хочешь честности… – Я больше не мог сдерживаться, и мой голос утратил спокойствие, мне хотелось обуздать себя, но при мысли о прошлых страданиях Сары я пришел в такую ярость, что в глазах у меня помутилось и на пять темных, мутных секунд я забыл о необходимости сдерживать себя. – И если ты хочешь честности, то позволь мне сообщить тебе, что в последний раз, когда твой отец настаивал на исполнении своих супружеских прав, ему пришлось прийти в спальню с Макгоуаном, без которого он не мог быть мужчиной по отношению к твоей матери. Так что давай больше не будем обсуждать ее возвращение в Кашельмару, и ты должен не злиться на нее за то, что она уехала, а быть ей благодарным за то, что она продержалась так долго.