Она прижалась ко мне. Я видел собственное лицо в настенном зеркале, но ее лицо было скрыто от моих глаз. Сара льнула ко мне, и я чувствовал упругость ее грудей, прядь ее густых черных волос ласкала мою щеку.

– И все равно, Максвелл, думаю, с нашей стороны человечнее, если мы пока утаим эти письма от Неда, – услышал я ее голос. – Они его только расстроят. Я их не выкину – это было бы неверно, – но я подожду некоторое время, прежде чем дам ему прочесть их.

– Как скажешь, детка. – Я повернул к себе ее лицо, чтобы поцеловать в губы.

На целый час после этого мы забыли о письмах, но, когда Сара о них вспомнила, ей в голову пришла неприятная мысль:

– Максвелл, а если Патрик приедет в Америку и заберет Неда?

– Господи Исусе, Сара, у них не было денег даже на то, чтобы отправить Неда через Атлантику с наставником. К тому времени, когда они наберут столько денег, мы уже будем в Ирландии.

У меня самого на сей счет были сомнения, но я решил держаться твердой линии, чтобы она не ворочалась всю ночь без сна. Но вышло так, что уснуть не получалось у меня. Я молил Бога, чтобы получить оправдание до Рождества.

Тем вечером я сам сел за письма. Отправил Эйлин немного денег и попросил купить на них рождественские подарки, написал моей любимой дочери Салли, чтобы она остерегалась молодых дублинцев, которые теперь наверняка домогаются ее. Еще написал Максу и Денису – пообещал спасти их от города и вернуть к земле. Потом ждал ответов от них, но так и не дождался. Наконец, по прошествии многих недель, пришло письмо от Эйлин, которая сообщала, что Салли вышла замуж и уехала в Англию, а мальчики (но не девочки) знают, что я живу в грехе, да простят Бог и все святые мою душу.

«От сестры отца Донала я знаю, что об этом судачит весь Клонарин, – писала она, – потому что слуги в Кашельмаре говорят, лорд де Салис с утра до вечера только и занят тем, что проклинает вас обоих. Слава Господу хотя бы за то, что я больше не живу в долине, где все жалеют меня и девочек, и дочери не знают позора. Надеюсь, ты добьешься прощения и вернешься домой в Ирландию, потому что я ни одному ирландцу не желаю изгнания, но прошу тебя не приходить на мой порог, если только ты не придешь как муж, ищущий примирения с женой, но даже и в этом случае я не знаю, смогу ли тебя простить, хотя священник, наверное, скажет мне, чтобы я попыталась. Но ведь ты не придешь, верно? Ты опять замахнулся на неровню тебе, как всю жизнь это делал. Никогда не удовлетворялся тем, что имел. Тебе было недостаточно того, что ты крупная рыба в мелком пруду. Тебе всегда хотелось поплавать в пруду побольше, поглубже, и, думаю, теперь ты получил, что хотел. Могу только остеречь тебя: будь осторожнее, потому что в больших прудах водятся рыбы крупнее, чем ты когда-либо станешь, и они тебя уничтожат, если ты слишком часто будешь вторгаться на их территорию. Будь у тебя немного здравого смысла, ты бы удовлетворился тем, что имеешь, а не плавал бы на глубинах, где никогда не будешь чувствовать себя как дома».