– Финес, чертовски жаль, что ты против него! – воскликнул Драммонд, и я, к моему удивлению, увидел, что он покраснел от негодования.

– Ну-ну, Макс, не принимай это на свой счет! Мы же говорим не о тебе. Мы обсуждаем Парнелла.

– Неправильно это, когда человека уничтожают за то, что он любит женщину, как если бы он был ее мужем, – упрямо сказал Драммонд, но мистер Галахер просто ответил:

– Макс, таковы правила.

После этого он так аккуратно сменил тему, что у Драммонда не было возможности ему возразить.

Мне не хотелось спрашивать Керри, что она знает о положении моей матери, но Финес Галахер явно сказал ей что-то об этом. Когда мы жили в Бостоне, моя мать была известна как миссис Драммонд, и все девочки Галахера знали ее как жену Драммонда. Даже когда мать позднее развелась, я не писал об этом Керри в моих письмах, опасаясь, что это может вызвать неприятные последствия. Хотя теперь я понимал – ей известна правда, все же обсуждать с ней эту тему был не готов. Легче болтать с ней о других вещах, и я с удовольствием показывал ей долину, знакомил с моими друзьями. Несмотря на свои сомнения, мои друзья сочли ее вполне недурной, но они тушевались при ней, и я тут же понял, что Керри не сможет стать частью гэнга. Я из-за этого чувствовал себя неловко, потому что не хотел ни терять моих друзей, ни отказываться от Керри, но, к счастью, проблема разрешилась к концу июня, когда мистер Галахер вернулся в Америку.

– Теперь, Керри, – любезно, но твердо сказала моя мать, – ты не можешь, как мальчишка, все время носиться по горам с Недом. Я не возражаю против ваших прогулок по субботам, но в будни вы должны учиться и углублять ваши знания.

Это означало, что Керри будет проводить утренние часы с мисс Камерон, а вечера с моей матерью. Мисс Камерон обучала ее английской литературе, французскому и итальянскому, а мама приглядывала за ней, когда она играла на пианино, учила вязать и пыталась научить говорить с английским произношением.

– Хотя это называется, слепые ведут слепых, если хотите знать мое мнение, – сказала как-то мисс Камерон Нэнни, а я случайно услышал.

– Леди де Салис говорит на превосходном английском, – горячо возразила Нэнни, всегда встававшая на защиту моей матери. – Знаю, некоторые звуки у нее не получаются, но если бы не это, то никто бы не догадался, что она иностранка.

– К тому же, – сказала мне позднее мама, – у меня нет цели поставить Керри английское произношение; если я научу ее говорить как американка хорошего происхождения, мне этого будет достаточно. Я буду знать, что мои усилия не затрачены впустую.