– О каком Моррисоне ты говоришь?
– Ты дикая? Крейзи? «Двери»,
– Это те, из шестидесятых?
– Ага, – издевательским голосом, кривя рот отвечала Нина, – те самые. Джим Моррисон, который пришел, чтобы предсказать нам эту
– Не надо… успокойся… он был всего лишь музыкант…
– Всего лишь? ВСЕГО – ЛИШЬ? Все то, из-за чего мы с тобой мучаемся, ищем… обдирая ногти – когти! – отращивая КОГТИ!.. Он имел, ЗНАЛ – нашел!..
– Да что нашел-то? Наркоманом был, алкоголиком… Трахал все, что шевелится, блевал на сцене, ломал микрофоны!..
– Он гений был, ему все позволено… – Нина перешла на шепот, опустила руки, воздетые было к потолку. – Мы подошли близко, так близко… И все утратили. Ушел он так рано…
– Да что ты, Ниночка… я не знала, что для тебя, что он… ну, так важен для тебя…
– Что ты вообще знаешь?! Думаешь… я знаю, как ты думаешь. Хитрая, мол, расчетливая. Думаешь, романтика, поэзия принадлежит таким, как ты? У вас на это есть лицензия, да? Твоя романтика – это совдеп! Песенки у костра, пионерские галстучки, стихи со сцены. Думаешь, во мне только эта сухая проза, что я играю со словом. А я… я… Ничего, дорогая, не понимаешь ты, ничего! Они – видели! Знали. Теперь же… Оглянись. Теперь? Что осталось? Что
Может, выпила эта Нина, расслабилась? Расчувствовалась? Почему позволяет себе такую распущенность?
– Перестань, не плачь, иди сюда… Мы все успеем, еще не все потеряно… Это было всегда, всегда будет…
– Будет? Это?! – Летящим жестом, тонкой рукой Нина обводит гостиничную комнату – огромное темное окно, обрамленное шторами в поблекших маках на когда-то белом, а теперь пожелтевшем фоне, телевизор, лампу на тумбочке, торшер в углу, отбрасывающий свет. – Что будет? Мы? Ты? Я? Эти правила, эта цивилизация, эта ебаная, устаревшая, зашедшая в тупик жизнь?! Даже мы с тобой – посмотри какие мы продвинутые, ты, я – писательницы, блядь! – бесплодно стремимся… – ради чего?.. в бесконечной суете, в желании успеть, пробиться!.. Посмотри на меня… – По ее щекам катились слезы.
Она согнулась, обхватила живот. Опустилась на ковер.
– Посмотри хоть на меня. Думаешь, я хочу тебя? Нет, может, и хочу, я не знаю… Все это суета. Он знал, что-то он действительно знал…
Железная Нина, поддавшись минутной слабости, тихонько всхлипывала, подобно маленькому обиженному ребенку, сбивчиво бормоча ей одной понятные слова.