– Тебе все еще снятся сны?

– Часто. Мы были в старом доме. Комнаты длинные, вытянутые, как коридоры. Просторные, словно пещеры, но с низкими потолками. Старые потертые ковры, утратившие лоск и ворс, бледно-грязно-зеленовато-горчичного цвета. Я ждала – во сне будешь ты, но тебя там не было. Тарелки, приборы, длиннющие столы, свечи. Застолье, еда, разговоры, гости – богатые, высокомерные, неприветливые жители Новой Англии. Эдакие «бостонские брамины», старые деньги и связи. Мне казалось, у них между собой почти родственные отношения, а я среди них – чужая. Ханжеские, вежливые улыбки, не заинтересованные в ответах вопросы о том о сем. Пустые лица, брезгливо и удивленно приподнятые брови. Поджатые, напряженно растянутые в неискренних улыбках, твердые губы.

– Ты говоришь, словно пишешь.

– Я так думаю. «Зачем же ты нас сюда привел?» – спросила я своего спутника. Со мной был спутник. Может быть, мой муж. Он только лишь растерянно, как бы застенчиво улыбался. Я ведь туда бежала, бежала потерянно, искала что-то или кого-то. Казалось, вот-вот найду. Но тут же теряла или терялась… Может, я тебя искала? Такая беспомощность, потерянность. Комнаты, комнаты, комнаты. Потом этот мой спутник пошел спать в какую-то маленькую спальню, похожую на нишу. Он забрался по лесенке, залез в это пространство между полом и потолком. Потолок – низкий, в полчеловеческого роста, подобно антресолям. Кровать широкая, две большие подушки, пуховое одеяло; рюшечки, воланы, волны пуха и шелка. Кровать занимала почти все пространство ниши.

Теперь мой спутник засыпал, утопая в волнах необъятной постели, обложенный со всех сторон подушками, словно дитя в утробе. Уплывал в сон. Засыпал, проваливался, когда почувствовал рядом чье-то присутствие: тепло, запах, звуки, дыхание. Открыв глаза, увидел большую собаку. Темная, свалявшаяся, грязная, вонючая шерсть. Горячие бока. Собака уткнулась ему носом в подмышку, прижалась. Ее бока тяжело ходили, лапы подрагивали.

Казалось, она сейчас задохнется. Вся спальная ниша наполнилась собакой, ее запахом, шерстью, пыхтением, тоненьким присвистом. «И-и-и» – так она скулила, тихонечко, когда поднимала голову. Потом опять, уткнувшись в него, сопела.

– Это ты пишешь вслух или рассказываешь мне свой сон?

– Не знаю. Может, уже и пишу вслух.

У него случился приступ клаустрофобии. Воздух повис над ним, потемнел, сгустился. Темная туша собаки заслоняла отверстие выхода. Пока не поздно, пока он еще не задохнулся, оттолкнуть животное в сторону, убежать или сбросить это чудище вниз, спустить с лесенки, закрыть дверь… Собака заворочалась и приподнялась на толстых лапах. Он в ужасе перевернулся на другой бок, к стене, но в тот же момент почувствовал, что животное уже стоит над ним. Что-то горячее, упругое и скользкое уткнулось ему в ногу. Господи, да это же был собачий член!