Подругу Акима звали Александрой Белоконь, она же Марта Гуттингс, супруга миллиардера Авессаллома Гуттингса, который отправил ее с большим чемоданом долларов на Филиппины к чудодейственным хирургам-хилерам (не киллерам), которые бескровно покопались в ее внутренностях голыми пальцами (операция Усама-12), вытащили из желудка какой-то кровавый ошметок, назвав его Загной, затем шлепнули Марту (Александру) по впалому животу маленькой филиппинской ладошкой и сказали, что она здорова. И как была — голая, тощенькая, словно скелет, без грудей, высохших во время болезни, налысо облезлая, Марта Гуттингс сползла с хирургического стола и, потерянно улыбаясь, побрела вдоль берега лагуны в левую сторону.

Никому не ведомыми путями (да и кому это надо было бы — ведать об этом?) Александра Белоконь оказалась сначала в Париже, встретилась там с Акимом, затем сбежала от него в Триест. Там ее и отыскал Аким, стал приезжать к ней каждый год, меняя то и дело род занятий, и накоротке встречался с Александрой. Однажды холодным ноябрем дул свирепый мистраль с моря, срывая шляпы и шарфы с прохожих, вырывая из рук зонты и унося по воздуху музыкальные инструменты уличных музыкантов из России, зарабатывавших себе на пропитание вдали от родины. Среди них был и постаревший Аким, тогда уже музыкант, отрастивший длинные седые волосы и игравший на барабане. Его большой барабан, для потехи выбранный из самых больших в мире — корейский инструмент под названием Пхук, — подбросило высоко в воздух неудержимым порывом зимнего мистраля, затем швырнуло оземь. И, с грохотом подскакивая и крутясь в воздухе, барабан унесся с площади в ближайший переулок. Барабанщик побежал вслед за улетающим барабаном — с тех пор Акима не видели в итальянском городе Триесте. Но там кое-кто еще долго помнил, как бежал Аким в развевающемся черном плаще, с бушующими вихрями седых волос на голове, протянув вперед руки.

Александра Белоконь, с которой Аким сделал шестнадцать портретов — по одному портрету в год, значит, — в продолжение этих шестнадцати портретов хранила суррогатные веру-надежду-любовь, пока однажды Акима не унес с городской площади холодный ноябрьский мистраль.

Последняя же картина пребывания на земле телесной Александры Белоконь скомпоновалась в тот весенний вечер на обрывах Триеста, когда в полумгле, возле какой-то неухоженной виллы, на входе в полуподвал которой дверка была сорвана и висела косо на одной петле, Александра остановилась, постояла, призадумавшись, ровно одну минуту, затем без оглядки ушла вниз, в темноту полуподвала, уводимая за руку своим ангелом-хранителем. Через эту дверь, висевшую криво и безнадежно не закрывавшуюся, Александра Белоконь обратно уже не выходила никогда, то есть нигде. Громадные толстые корабли, выходя из гавани, печально отсылали в мир без Александры свои прощальные гудки. Улетевший вслед за своим большим барабаном Пхуком, Аким оказался в Корее эпохи Силла, и там он сначала был музыкантом, барабанщиком на торжественных королевских процессиях, затем увлекся рисованием и стал художником, изображавшим исключительно одних тигров, а в преклонные годы стал поэтом и удалился жить в горы Сорак, построил хижину у водопада Бамсе.