— А почему они получат деньги? — спросила я. Ответ я прекрасно знала, но у меня появилась привычка задавать наивные вопросы — просто посмотреть, что скажут Ричард и Уинифред. Нравственная беспринципность, которую они демонстрировали почти во всем, не переставала меня поражать.

— Потому что так устроен мир, — ответила Уинифред, не вдаваясь в подробности. — Кстати, арестован ваш друг.

— Какой друг? — слишком поспешно спросила я.

— Эта женщина — Каллиста, кажется. Последняя любовь вашего папочки. Та, что считает себя художницей.

Её тон был неприятен, но я не умела её осадить.

— Когда мы были детьми, она была к нам очень добра, — сказала я.

— Еще бы ей не быть!

— Мне она нравилась, — прибавила я.

— Не сомневаюсь. Пару месяцев назад она пристала ко мне, пытаясь всучить какую-то ужасную картину или фреску с толпой уродин в спецовках. Не для столовой картинка.

— За что её арестовали?

— Красный взвод — как-то общалась с красными. Она сюда звонила — в совершенной ярости. Хотела поговорить с тобой. Я решила, что тебя не следует впутывать; Ричард сам поехал в город и вытащил её из тюрьмы.

— Почему? — поинтересовалась я. — Ричард её едва знает.

— По доброте сердечной, — сладко улыбнулась Уинифред. — Хотя он всегда говорит, что такие люди в тюрьме опаснее, чем на свободе, правда, Ричард? Они всю прессу поставят на уши. Правосудие то, правосудие это. Да он просто оказал услугу премьер-министру.

— Кофе ещё остался? — спросил Ричард.

Это означало, что Уинифред следует закрыть тему, но она не успокаивалась:

— А может, ради твоей семьи. Она же вроде семейной реликвии, вроде старого горшка, который из поколения в поколение передают.

— Пожалуй, пойду к Лоре на причал, — объявила я. — Сегодня чудесный день.

Пока мы с Уинифред разговаривали, Ричард читал газету, но тут поднял голову.

— Нет, — сказал он, — останься. Ты ей слишком потакаешь. Предоставь ей самой с этим справиться.