— Говорила, что хотя они не всегда сходились в вопросах политики, отец был прекрасным, прекрасным человеком. Рини сказала: Вопросы политики у тебя в штанах, но Кэлли не слышала.

— Мне кажется, он старался им быть, — сказала я. — Прекрасным человеком.

— Однако из кожи вон не лез, — возразила Лора. — Помнишь, как он говорил? Что мы остались у него на руках? Будто мы — грязное пятно.

— Он старался, как мог, — сказала я.

— Помнишь, как он на Рождество вырядился Санта Клаусом? Перед маминой смертью. Мне тогда было пять лет.

— Да. Вот я и говорю. Он старался.

— Мне было ужасно, — сказала Лора. — Я вообще терпеть не могу такие сюрпризы.

Нас попросили подождать в гардеробной. Двойные двери завесили тонкими шторами, чтобы мы не подглядывали в вестибюль с камином, старинным; там поставили елку. Мы устроились на канапе под вытянутым зеркалом. На длинной вешалке висели шубы — папина шуба, мамина шуба, а над ними шляпы: мамины с большими перьями, отцовские — с маленькими. Пахло резиновыми галошами, свежей сосновой смолой, кедром — от гирлянд на перилах парадной лестницы, и воском от нагретого паркета — все время топилась печь, а в батареях что-то шипело и бряцало. От подоконника тянуло сквозняком; безжалостно, бодряще пахло снегом,

В комнате горела одна лампочка под желтым шелковым абажуром. В стеклянных дверях я видела наши отражения — синие бархатные платья, кружевные воротнички, бледные личики, светлые волосы с прямым пробором, незагорелые руки на коленях. Белые носки, черные туфли. Нас учили сидеть, скрестив ноги, — только не нога на ногу, — так мы и сидели. Зеркало словно надувалось из наших голов большим стеклянным пузырем. Я слышала наше дыхание, вдох — выдох, вздохи ожидания. Казалось, будто дышит кто-то другой, большой и невидимый, кто прячется в складки одежды.

Неожиданно двери распахнулись. На пороге стоял мужчина в красном — настоящий великан. Яркое пламя прорезало ночной мрак за его спиной. Его лицо застилал дым. Голова в огне. Мужчина качнулся вперед, расставив руки. Он гикал или кричал.

На мгновение я оцепенела, но потом сообразила, что это: я была уже достаточно большой. Эти звуки — вовсе не крики, а смех. Просто отец переоделся Санта Клаусом, и он вовсе не горел — просто у него за спиной сияла елка, просто он нацепил на голову горящую гирлянду. Отец надел вывернутый наизнанку красный парчовый халат и приклеил бороду из ваты.

Мама часто говорила, что отец не знает своей силы; он и правда не знал, насколько больше остальных. Понятия не имел, насколько страшным может показаться. Лору он определенно испугал.