За спиной скрипнула дверь – открылась, потом закрылась.
– Мадам Мориак.
Она встала.
Фон Рихтер медленно обошел ее кругом, пристально разглядывая. Она была в старом, поношенном и выцветшем платье, без чулок, в ботинках на деревянной подошве. Голову она не мыла уже два дня, волосы покрывала льняная косынка, завязанная на манер тюрбана с узлом на лбу. Губная помада закончилась давно, так что губы были бледны, почти бесцветны.
Он остановился перед ней, совсем близко, держа руки за спиной.
Ей пришлось собрать всю свою храбрость, чтоб поднять голову. И тогда – увидев эти ледяные голубые глаза, – она поняла, что попала в беду.
– Вас видели с Анри Наварра на площади. Его подозревают в сотрудничестве с маки, этими трусливыми животными, которые прячутся в лесах и помогают врагу.
Когда союзники высадились в Нормандии, маки устроили хаос по всей стране, подрывая железнодорожные пути, взрывая все подряд. Немцы остервенело ловили и казнили партизан.
– Я с ним едва знакома, герр штурмбанфюрер. А о помощи врагу ничего не знаю.
– Пытаетесь выставить меня идиотом, мадам?
Она помотала головой.
Он хотел ее ударить. Она видела это в его глазах – болезненное, уродливое желание. Оно появилось, когда она взмолилась о снисхождении, и теперь Вианна не представляла, как поправить дело.
Он протянул руку и провел пальцем по ее подбородку:
– Вы и правда невиновны?
– Герр штурмбанфюрер, вы полтора года прожили в моем доме. Вы видите меня каждый день. Я кормлю детей, работаю в саду и преподаю в приюте. Разве от этого союзникам есть хоть какая-то польза?
Он коснулся пальцем ее губ, слегка раздвинув их:
– Если я узнаю, что вы мне солгали, я сделаю вам больно. И мне это понравится. – Он убрал руку. – Но если вы скажете мне правду – сейчас, – я вас пощажу. Вас и ваших детей.
Она похолодела при мысли о том, что будет, если он узнает, как все это время жил под одной крышей с еврейским ребенком. Вот уж это точно выставит его идиотом.
– Я бы ни за что не стала вам лгать, герр штурмбанфюрер. Вы же знаете.
– Вот что я знаю, – сказал он, наклоняясь еще ближе, и зашептал прямо в ухо: – Я