Сползаю с кровати размером со штат Небраска, иду в облицованную мрамором ванную. Мощный горячий душ живо приводит меня в чувство, но только усевшись перед туалетным столиком и глядя на свое лицо, слегка увеличенное подсвеченным зеркалом, я понимаю.

Я дома.

И неважно, что я гражданка США, что в Америке я прожила дольше, чем во Франции. Все это не имеет значения. Я дома.

Тщательно наношу макияж. Зачесываю назад седые волосы, собираю в узел на затылке, руки дрожат. Из зеркала на меня смотрит элегантная старуха с морщинистой кожей, бледно-розовыми губами и глазами, полными страха.

Оторвавшись от зеркала, достаю из шкафа белые брюки и водолазку. Соображаю, что, возможно, цвет не совсем подходящий. Не подумала, когда собиралась.

К приходу Жюльена я полностью готова.

Он ведет меня вниз так бережно, будто я слепая или калека, я позволяю ему проводить меня под руку через роскошный отельный вестибюль на улицу, в волшебный свет весеннего Парижа.

Но, когда он просит портье вызвать такси, я возражаю:

– Мы пойдем пешком.

– Но это же на Иль-де-ла-Ситэ, – хмурится он.

Я морщусь от его произношения, но тут уж моя вина, ничего не поделаешь.

Швейцар улыбается.

– Мой сын обожает географические карты, – поясняю я. – И он никогда прежде не бывал в Париже.

Швейцар величественно кивает.

– Это далеко, мам, – говорит Жюльен. – А ты…

– Старая? – Не могу сдержать улыбки. – А еще я француженка.

– Ты на каблуках.

И еще раз повторяю:

– Я француженка.

Жюльен оборачивается за поддержкой к привратнику, но тот беспомощно вскидывает руки: