Снаружи из груд камней торчат печные трубы. По небу плывет дым. Вернер знает, что город обстреливали с востока, что шесть дней назад американцы были на подступах к Парамэ, поэтому ведет Мари-Лору в том направлении.

В любой момент их могут заметить либо американцы, либо его соотечественники. Принудят что-нибудь делать: работать, вступить в ряды, дать показания, умереть. Откуда-то доносится звук пожара — хруст сухих розовых лепестков, сжимаемых в кулаке. Больше ничего: ни самолетов, ни далекой перестрелки, ни стона раненых, ни лая собак.

Вернер берет Мари-Лору за руку и ведет по камням. Бомбы не падают, пули не свистят, плывущий в воздухе пепел приглушает свет.

Два квартала они не встречают ни единой живой души. Возможно, Фолькхаймер ест — Вернеру приятно воображать, как огромный Фолькхаймер ест в одиночестве за столиком с видом на море.

— Тут так тихо.

Ее голос — как ясное окошко в небе. Лицо — луг веснушек. Вернер думает: я не хочу тебя отпускать.

— Нас кто-нибудь видит?

— Не знаю. Кажется, нет.

Еще через квартал он видит движение впереди: три женщины тащат свертки.

Мари-Лора тянет его за рукав:

— Что это за поперечная улица?

— Рю-де-Лорьер.

— Идем, — говорит она и направляется вперед, стуча тростью.

Они поворачивают направо, потом налево, мимо дерева, торчащего из земли огромной обгорелой зубочисткой, мимо двух ворон, которые клюют что-то непонятное. Впереди крепостная стена. Воздушные плети плюща свисают с арки, ведущей в узкую улочку. Женщина в платье из синей тафты пытается втащить на тротуар набитый до отказа чемодан. С ней мальчик в штанах, которые ему явно коротки, в яркой куртке и сдвинутом на затылок берете.

— Там гражданские, мадемуазель. Они куда-то идут. Окликнуть их?

— Я только на одну минуточку.

Она ведет его глубже в проулок. Из отверстия в стене, которого Вернер пока не видит, тянет свежим, неотравленным океанским воздухом.

В конце проулка — узкая решетка. Мари-Лора достает из кармана ключ.

— Сейчас прилив?

Вернер видит низкое помещение и вторую решетку в дальнем конце: