Роберт Одли мерил шагами палубу парохода, когда часы в Дувре пробили двенадцать и город замерцал, словно светящийся полумесяц сквозь темные просторы моря. Судно гладко скользило по волнам к дружественному галльскому берегу, и мистер Одли вздохнул с облегчением при мысли, что совсем скоро его миссия будет выполнена. Он подумал о несчастном создании, одиноком и покинутом, лежащем в каюте внизу. Но когда он жалел ее (а он не мог время от времени не сочувствовать ей за ее женственность и беспомощность), перед ним вновь вставало лицо его друга, такое же радостное и полное надежды, как в день его возвращения из Австралии, и с этим воспоминанием возвращался ужас той постыдной лжи, что разбила его сердце.

«Смогу ли я когда-нибудь забыть это? — думал он. — Смогу ли я забыть его отсутствующее бледное лицо, когда он сидел напротив меня в кофейне с „Таймс“ в руке? Есть преступления, которые ничем нельзя искупить, и это одно из них. Если бы я завтра мог вернуть к жизни Джорджа Толбойса, я бы все равно никогда не смог исцелить его ужасную сердечную рану, я бы никогда не сделал его тем человеком, каким он был до того, как прочел ту печатную ложь».

Ближе к вечеру на следующий день дилижанс уже дребезжал и подпрыгивал по ухабистой мостовой главной улицы в Вилленбремейзе. Старинный церковный городок, всегда скучный и мрачный, казался еще более мрачным под седым вечерним небом. Слабо мерцающие фонари, зажженные рано и на больших расстояниях друг от друга, еще больше сгущали тьму, как жуки-светляки увеличивают черноту живой изгороди своим сиянием. Отдаленный бельгийский городок был позабытым старинным местечком, и повсюду бросались в глаза признаки упадка — на фасадах домов в узких улочках, на каждой ветхой крыше и многочисленных трубах. Было трудно представить, по какой причине ряды домов на противоположных улицах были построены так близко друг к другу, что громыхающий экипаж ехал чуть ли не по ногам пешеходов на тротуаре, и им приходилось прижиматься к домам, задевая своей одеждой витрины магазинов; в то время как на широких просторах за городом было достаточно места для строительства. Придирчивые путешественники удивлялись, почему узкие и самые неудобные улицы были самыми оживленными и процветающими, в то время как великолепные широкие проезды пустовали. Но Роберт Одли ни о чем таком не думал. Он сидел в уголке старомодного экипажа, наблюдая за госпожой, сидящей напротив, и пытаясь разглядеть ее лицо под густой вуалью.

В течение всего путешествия у них было отдельное купе, поскольку между Брюсселем и Вилленбремейзе пассажиров немного, и маршрут сохранялся скорее в силу традиции, чем из-за выгоды.