Ястребиное лицо шаха все же смягчилось. Ала помешкал перед уходом.

– Твое предложение – это слова настоящего мужчины, – сказал он Робу. – Подумай, какую награду ты хочешь получить. Когда вернусь, я пожалую тебе калаат.

По узкой каменной лестнице Роб взобрался на самую высокую башню Райского дворца. С этой высоты ему было хорошо видны дома исфаганских богачей, верхушки стен, усеянные персами, расстилающаяся за стенами города равнина и лагерь воинов Газни, протянувшийся до самых холмов.

Долго ждал Роб на ветру, развевавшем его волосы и бороду, но Ала все не появлялся. Время шло и шло, и Роб стал упрекать себя за то, что не убил шаха сам. Он теперь не сомневался, что Ала надул его и скрылся из города.

Но вот он увидел его.

Западные ворота города Робу не были видны, но он увидел, как шах, выехав из города, появился на равнине, верхом на знакомом скакуне – прекрасном и яростном арабском жеребце, то и дело потряхивавшем гривой и красиво встававшем на дыбы.

Роб смотрел, как повелитель Персии скачет прямо во вражеский лагерь. Подъехав совсем близко, он натянул поводья, приподнялся на стременах и прокричал свой вызов. Самих слов Роб не слышал, только слабый отголосок долетел до него. Но многие подданные шаха их расслышали. Они воспитывались на легенде об Ардеване и Ардешире, легенде о первом поединке за право называться шахиншахом, и со стен донеслись приветственные возгласы. От палаток военачальников в лагере воинов Газни вниз по холму двинулась небольшая группа всадников. Возглавлял их человек в белом тюрбане, но Роб не видел, Масуд ли это. Впрочем, где бы ни был Масуд, даже если он и слыхал легенду об этом древнем поединке, он явно не придавал легендам ни малейшего значения.

Из афганских рядов вырвалась вперед большая группа лучников на быстрых как ветер конях.

Роб не представлял себе коня, который мог бы обогнать белого жеребца, однако шах Ала и не пытался уйти от врагов. Он снова приподнялся на стременах. Роб не сомневался, что на этот раз он выкрикивает насмешки и оскорбления в адрес юного султана, уклоняющегося от боя.

Когда афганские воины приблизились чуть не вплотную, шах поднял свой лук и погнал белого жеребца прочь, только бежать было уже некуда. Ала на полном скаку повернулся в седле и послал стрелу, свалив с седла скачущего впереди афганца. Это был прекрасный парфянский выстрел, и на стенах он вызвал бурю восторга. Но ответный град вражеских стрел не миновал шаха.

Четыре стрелы попали в жеребца, и на губах его появилась красная пена. Белый конь замедлил свой бег, потом остановился, постоял, пошатываясь, и, наконец, рухнул наземь вместе со своим мертвым всадником.