Старый священник вздрогнул при виде меня, словно я застала его врасплох. Он несколько раз потер друг о друга запачканные ладони.

— Я рад, что ты хорошо выглядишь, — сказал он. — Я тебя оставлю — не буду мешать тебе попрощаться с отцом.

— Не уходите. — Я шагнула вперед. — Отец Альбан, хорошо, что вы здесь. Я хотела…

— Извини. — Он покачал головой. — Я знаю, чего ты от меня хочешь. Ты думаешь, я что-то знаю про смерть твоего отца. Но я не могу ничего тебе рассказать. Оставь.

— Почему? — настойчиво спросила я. — Я должна понять! Мой отец умер не просто так, и мне кажется, вы знаете, почему он умер!

Он сурово посмотрел на меня.

— Мадо, твой отец погиб в море. Он вышел на «Элеоноре-два», и его смыло за борт. Точно как его брата.

— Но вы что-то знаете, — тихо сказала я. — Верно?

— Я… подозреваю. Точно так же, как и ты.

— Что вы подозреваете?

Отец Альбан вздохнул.

— Мадлен, оставь. Я не могу тебе ничего рассказать. В том, что я знаю, я связан тайной исповеди и не могу тебе этого открыть.

Но мне что-то почудилось у него в голосе — странная интонация, словно он говорил одно, а выразить пытался совсем другое.

— Но кто-то другой может? — спросила я, беря его за руку. — Это вы хотите сказать?

— Мадлен, я не могу тебе помочь.

Может, это было только мое воображение, но мне показалось, что он произнес эту фразу не просто так — сделал небольшое ударение на слове «я».

— Мне надо идти, — сказал старый священник, осторожно высвобождая свою руку из моей. — Я должен разобрать кое-какие старые бумаги. Метрические записи, ну, знаешь, о рождении и смерти. Я все время откладывал эту работу на потом. Но я за нее отвечаю. Эта ответственность на меня давит.

Вот опять эта странная интонация.

— Бумаги? — повторила я.

— Метрические записи. Раньше у меня был писарь. Потом монахини. Теперь мне никто не помогает.