– Отдам ее тебе, по справедливости ею должен владеть ты. В тебе одном течет кровь Сэма и Ханны Голдштейн. Моя мать была всего лишь приемной дочерью.
– Я в восторге!
– Тебе так хочется ее заполучить?
– Она прекрасна, но при чем тут я? Приемная, не приемная – что это меняет? Ребенок есть ребенок, твоя мать была единственной законной наследницей, хозяйкой картины.
– Тогда что привело тебя в восторг?
– То, что между тобой и мной нет кровного родства. Учти, я не отпущу тебя в Англию – во всяком случае, одну, без меня.
Я тоже не собиралась улетать одна, хотя, возможно, добралась бы до самого самолета, прежде чем он решился бы мне помешать.
– Так я и знала, – ответила я, немного блефуя.
– Ничего ты не знала. Кстати, есть одна вещь, которую мы, видимо, не узнаем никогда: кто автор анонимных писем.
* * *
Сев в пикап, я достала из кармана конверт, полученный от секретарши Кларка. При виде почерка, которым были выведены на конверте мои имя и фамилия, я просияла. Почерк был красивый, каллиграфический, без разрывов, с нажимом, как учат писать в школе.
И тут меня осенило. Я все поняла и засмеялась. Это был смех сквозь слезы.
Я повернулась к Джорджу-Харрисону и сунула ему конверт, воспользовавшись остановкой на светофоре.
– Ханна не покончила с собой, Шейлок сказал неправду. Ее машину столкнули в воду в порту наши матери.
– Не понимаю…
– Секретарь Кларка – это она, Ханна!
40
40