Эми Пратт объявила начало ужина, и приглашенные начали медленно стекаться к столикам. В эту минуту из туалета вышел Гарри — перепуганный, потный — и смешался с толпой гостей.

— Смотри, удирает как заяц, — прошептала Тамара. — Ишь как испугался.

— Но что ты сделала-то? — опять спросил Роберт.

Тамара улыбнулась, незаметно вертя в руке тюбик губной помады, которым только что писала на зеркале в туалете. Она ответила только:

— Скажем так, оставила ему небольшое послание, он его долго будет помнить.

* * *

Сидя в углу зала в «Кларксе», я в изумлении слушал рассказ Роберта Куинна.

— Значит, надпись на зеркале — дело рук вашей жены?

— Да. Гарри Квеберт превратился у нее в навязчивую идею. Она только и говорила, что про этот листок, заявляла, что разделается с Гарри всерьез. Говорила, что скоро все газеты выйдут с заголовками: «Великий писатель — великий извращенец». В итоге она поговорила с шефом Праттом. Недели через две после бала. Все ему рассказала.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

Он ответил не сразу:

— Знаю, потому что… мне Нола сказала.

Вторник, 5 августа 1975 года

Роберт вернулся с перчаточной фабрики в шесть часов вечера. Как обычно, поставил свой старенький «крайслер» на аллее, а потом, выключив мотор, поправил шляпу перед зеркальцем заднего вида и изобразил взгляд, как у актера Роберта Стэка по телевизору, когда его герой, Элиот Несс, собирается задать хорошую взбучку членам воровской шайки. Он часто медлил перед тем, как выйти из машины: возвращение домой его уже давно не вдохновляло. Иногда он делал крюк, чтобы оттянуть этот момент; иногда останавливался у торговца мороженым. Когда он наконец выбрался из кабины, ему показалось, что из-за кустов его кто-то позвал. Он обернулся, с минуту оглядывался вокруг и наконец заметил Нолу, прятавшуюся в рододендронах.

— Нола? — удивился Роберт. — Здравствуй, малыш, как дела?

Она прошептала:

— Мне надо с вами поговорить, мистер Куинн. Это очень важно.

— Так заходи, приготовлю тебе лимонаду похолоднее, — предложил он, все так же громко и отчетливо.