Король был вне себя. Спорить с ним теперь бесполезно, так что и пытаться не стоило.

– И что ты собираешься делать? – с вызовом спросила Алиенора, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Предать меня суду? Твоим двенадцати честным и верным людям?

Генрих смерил ее ненавидящим взглядом:

– По закону я должен был бы повесить тебя за измену. Но считай, что тебе очень повезло: не хочу выставлять на публику свой – или твой – позор. Я не сообщал о твоем аресте и не имею намерений заявлять о твоей измене. Хватит с меня скандалов. Ты уже и без того достаточно навредила мне. Теперь вся Европа будет шептаться об этом. Надеюсь, ты это понимаешь. Боже, Алиенора, неужели ты и в самом деле так хочешь причинить мне вред?

– Причинить тебе вред? – повторила Алиенора. Теперь она была в безопасности, а потому могла выговориться. – Это называется: с больной головы… Что ты скажешь обо всех женщинах, с которыми ты изменял мне? А твоя глупая, рабская зависимость от Бекета? Много тебе принесла твоя любовь к нему? Не ради ли его советов ты оставил меня? А то, что ты наплевал на мой совет о том, как править моими владениями? Вот теперь с последствиями этого ты и разбираешься. И самое главное – как ты мог быть таким несправедливым по отношению к нашим сыновьям?

– Я и не догадывался, что ты так сильно ненавидишь меня, – проговорил Генрих, чье лицо было искажено гневом и гримасой жалости к самому себе. – Раны Господни, я взлелеял змею у себя на груди!

– Я любила тебя! – воскликнула Алиенора. – Но ты уничтожил эту любовь, а мне оставалось только смотреть, как ты это делаешь. Я и передать тебе не могу, какую боль ты причинил мне. Все эти годы… – Алиенора закрыла лицо руками и разрыдалась, все накопившееся напряжение и страх последних дней нашли выход в этом потоке слез. – Увы, для нас уже слишком поздно, – всхлипнула она.

– Ни одно из моих так называемых предательств не оправдывает твою измену! – грубо заявил Генрих.

– Так накажи меня! – вскрикнула она, одержимая желанием положить конец этому жуткому противостоянию и стремясь сделать ему как можно больнее. – Давай уж – во все тяжкие. Спроси себя, насколько далеко зашла моя измена. Предай меня казни, а потом остаток жизни мучайся вопросами.

– Что ты хочешь этим сказать?! – угрожающим тоном спросил он.

– Так, значит, тебе небезразлично?! – напустилась на него Алиенора.

– Говори! – Генрих схватил ее за руку. – Ты что, распутничала?

– Не больше, чем Прекрасная Розамунда. Или леди Эйкни. Или Рогеза де Клер. Или любая другая из легиона шлюх, с которыми ты спал.

– Отвечай мне! – взревел он.