– Фиона! – выкрикнул Фергюс, и его пальцы побелели на баранке.– Я тебя умоляю! Какое дерьмо, кто тебя тыкал носом? Мы с Джулией просто друзья! Я пальцем до нее не дотрагивался.

– А тебе и не надо дотрагиваться, она сама до тебя дотрагивается,– тихо проговорила Фиона, глядя не на Фергюса, а на темный лох. По ту сторону тлело несколько огоньков, и вдали, в двух темных милях, на Оттер-Ферри-роуд, проносились огни автомобилей. И тут же меркли, исчезали.

Машина проскочила очередную деревеньку, и снова дорогу обступили деревья. Фиона по-прежнему глядела вперед, на темный лес, рассекаемый вертикальной чертой света.

Проклятье! Даже тут от него не спрятаться. Она видела кривое отражение в лобовом стекле: темный фон, лицо подсвечено лампочками приборной панели.

И тут она подумала: «Боже мой, и с чего это мне взбрело в голову, что я его любила? И почему я так долго была с ним, когда поняла, что от любви, если и была любовь, не осталось ни шиша?»

Да, конечно, можно ответить: из-за детей. Так-то оно так, но… Как это страшно, когда слово «развод» перестает быть просто словом – из сплетен, из жалоб подруг, из газетных статей, из судебных телерепортажей – и становится твоим словом. Входит в твою жизнь/

О подобных вещах не думаешь, когда ты молода, когда ты влюблена… или тебе кажется, что влюблена, и будущее окрашено только розовыми тонами. Это у других могут быть проблемы, у тебя же – никогда. Нетрудно представить, как ты помогаешь другим в беде, говоришь добрые, успокаивающие слова, когда им это требуется. Но тебе не вообразить, как ты сама отчаянно нуждаешься в добрых, успокаивающих словах,– тебе слишком стыдно, слишком ты горда, чтобы это вообразить. Не представить, что ты сама нуждаешься в помощи, даже когда ты говоришь подругам: в жизни всякое может случиться, и если у тебя проблемы, не надо держать их в себе…