71

Фабрицио Чиба шел по галерее, освещая себе дорогу зажигалкой. Все равно ни черта не было видно, и каждые десять шагов он спотыкался о кочковатый пол.

Жаль, что пришлось оставить Лариту. С ней ему точно не выбраться отсюда.

Выживают сильнейшие. Если им не приходится тащить за собой балласт.

Шум у него за плечами стал оглушительным.

Фабрицио резко обернулся и в свете огонька увидел, что на него с бешеной скоростью надвигается черная стена воды.

– Что та… – успел он произнести перед тем, как вода перекувырнула его, как белье в барабане стиральной машины, и, как балласт, потянула за собой.

72

72

Семидесятидвухлетний Пьеро Ристори проживал на виа Ди-Тразоне в двух шагах от виллы Ада. Десять лет назад он вышел на пенсию. И с тех пор как перестал работать, начал страдать бессонницей. В два часа ночи он просыпался и лежал в постели, ожидая, когда взойдет солнце. Маясь в постели рядом со спокойно спящей женой, он предавался воспоминаниям. В тишине, нарушаемой лишь тиканьем будильника, всплывали, как клецки в кипящей воде, образы детства, проведенного в Тренто. Он вспоминал юность, колледж, каникулы в Лигурии. С ностальгией он снова видел свою жену – юную, головокружительно красивую в своем купальнике, качающуюся в катамаране на море в Чезенатико. Первый раз они занимались любовью, еще даже не поженившись. И потом Рим. Редакция. Тысячи статей, написанных в горячке и суматохе. Стрекот пишущих машинок. Набитая окурками пепельница. Обеды с коллегами в таверне “Ла Гадзелла”. И конечно же командировки. Олимпиада в Хельсинки. Чемпионаты по легкой атлетике в Осло. Чемпионат мира по плаванию в Соединенных Штатах. Португалка с челкой и веснушками, имени которой он уже не помнил.

В темноте спальни мучительная ностальгия охватывала Пьеро Ристори и сжимала сердце. От целой жизни ему остались лишь ненужные разрозненные воспоминания. Ощущения, запахи и желание вернуться назад.

Какая фантастическая была у него жизнь. По крайней мере, до ухода на пенсию.

С того момента все поменялось. Он стал стариком, и его уделом было чистилище на земле. Временами он сокрушался о том, что не выжил из ума (как большая часть его друзей), – тогда бы он не сознавал безнадежности ситуации. Увы, он с горечью отмечал, что и характер у него поменялся. Теперь он бесился от любой мелочи, не выносил молодых с их шумной суетой, тех, кто останется жить, когда он станет пищей для червей. В нем собрались все пороки старости – и ни одной добродетели.

Единственный момент в течение дня, который приносил ему радость, бывал ранним утром, когда сквозь ставни начинал просачиваться свет и принимались петь птицы. Тогда он с чувством облегчения вскакивал с постели и выходил из склепа, оставляя в одиночестве бесчувственное тело жены. Одевшись, он выводил на прогулку Макса, маленького джек-рассел-терьера. Город лежал в спокойном безмолвии. Пьеро Ристори покупал на рынке молоко и свежий хлеб, затем шел за газетами. Потом садился на скамейку в парке Неморензе (раньше – на вилле Ада, он все никак не мог поверить, что город ее продал) и листал газеты, выпуская Макса немного побегать.