Он скучал по Джонни, вот в чем было дело. А вовсе не в деньгах, потому что Джонни всегда оставался ему должен. Джонни радовал глаз, он придавал шик его заведению. Приятно было видеть этого красивого молодого человека, элегантного и любезного, возле барной стойки среди водителей грузовиков и землекопов. «Конечно, Джонни Нолан пил больше, чем следовало, и это не шло ему на пользу, – признавал Макгэррити. – Но если не у меня, так в другом месте он все равно бы набрался. Однако ж он не был алкашом. После нескольких стаканов никогда не устраивал скандалов, не затевал драк. Да, Джонни был настоящий человек», – пришел к выводу Макгэррити.

Ему очень не хватало бесед с Джонни. «А как этот парень умел поддержать разговор, – думал он. – Ведь он рассказывал мне об этих хлопковых полях на юге, об аравийских пустынях или о солнечной Франции, как будто видел все своими глазами, а не узнал из песенок, которые пел. Да, я любил слушать его рассказы о далеких краях. Но больше всего мне нравилось, как он рассказывал про свою семью».

Когда-то Макгэррити мечтал о семье. Эта воображаемая семья жила в приличном отдалении от бара, так далеко, что ранним утром, закрыв бар, он добирался домой на трамвае. В его мечтах нежная супруга поджидала его, приготовив горячий кофе и что-то вкусное. После еды они разговаривали о… о чем угодно, только не о баре. Воображаемые дети – послушные, милые, умненькие – немного стыдились того, что их отец держит бар. Их стыд отзывался в его душе гордостью, ибо означал, что ему удалось произвести на свет существа более высокого полета, чем он сам.

Такова была его воображаемая семья. В реальности он женился на Мэй. Это была чувственная девушка с пышными формами, черными волосами и большим ртом. Но со временем она расплылась и превратилась в ворчливую неряху с красным лицом, таких в Бруклине называли выпивохами. Семейная жизнь казалась прекрасной год или два, пока Макгэррити, проснувшись однажды утром, не понял, что она совсем не такова. Мэй не походила на воображаемую жену его грез. Ей нравился бар. Она настояла на том, чтобы снимать квартиру в том же доме этажом выше. Ее не привлекало жилье во Флашинге, она не любила заниматься домашними делами. Она предпочитала проводить дни и ночи в подсобке бара и выпивать вместе с посетителями. И дети, которых она родила, бегали по улицам, как хулиганы, и хвастались тем, что их отец – хозяин бара. К большому огорчению Макгэррити, его дети гордились им.

Макгэррити знал, что Мэй изменяет ему. Это не волновало его, лишь бы не поползли слухи и над ним не начали смеяться. С ревностью он распрощался много лет назад, как и с плотским желанием обладать Мэй. В конце концов ему стало безразлично, с кем спать – с ней или с любой другой женщиной. Странным образом в его голове соединилось представление о хорошем сексе с представлением о душевном разговоре. Он хотел встретить женщину, с которой можно доверительно поговорить, поделиться своими мыслями, а она выслушает с интересом, сочувствием и пониманием. Повстречайся ему такая женщина, думал он, и мужская сила вернется к нему. Сам того не умея осознать и сформулировать, он мечтал о союзе духовном, а не только телесном. С годами эта потребность в женщине, с которой можно поговорить по душам, превратилась в навязчивую идею.