В то же утро, несколько позднее, Цезарь увидел, как люди Помпея медленно спускаются со своей позиции, расположенной высоко на вершине Фарсальского холма. Это доказывало, что ненасытные сенаторы действительно заставили Помпея отказаться от его логичного плана — позволить армии Цезаря умереть с голоду. Теперь Цезарь мог вступить в настоящую битву. Почувствовав, что ему предоставляется наиболее благоприятная возможность здесь, в холмах, где Помпей был полностью отрезан от своего сильного флота, Цезарь расположил свои войска в наиболее выгодном порядке с учетом их малочисленности. Чрезвычайно поредевший Девятый легион, сильно пострадавший при Диррахии, он расположил на левом фланге и назначил командовать им Антония. Неистовство, проявляемое молодым командиром в бою, и его пылкие речи, способные увлечь любого солдата, могли заставить десять человек считать себя непобедимее целого легиона. Верный Домиций командовал центром, а сам Цезарь расположился на правом фланге, где ему предстояло сражаться во главе своего любимого Десятого легиона.

Но, наблюдая за построением армии Помпея, Цезарь осознал, что Помпей сосредоточил всю свою конницу слева, нацелившись на правый фланг воинства Цезаря. Более того, всех своих лучников Помпей тоже поставил слева. Цезарю стало ясно, что план Помпея таков: обрушить на правый фланг армии Цезаря град стрел и расстроить его порядки, в то время как конница обойдет его и обрушится сзади.

Цезарь тайно отобрал шесть когорт, по одной с каждого своего легиона, и построил их в отдельную линию, приказав охранять тыл правого фланга. Минуту спустя, вдохновленный не иначе как божественным озарением, он приказал копейщикам целиться не в ноги вражеских всадников, но прямо в лица, как это делают парфянские дикари.

— Это будет смерть от тщеславия, — сказал он своим солдатам, которым не понравилась его идея. — Мы должны сделать что-нибудь, чтобы возместить нашу малочисленность. Обещаю вам, что эти ярко разодетые, длинноволосые вояки, которые так гордо гарцуют на своих лошадях, будут ошеломлены мыслью о том, что на их прекрасных лицах могут остаться шрамы, и немедленно повернут прочь.

Эта фраза вызвала громовой смех Антония, который великолепно разбирался в кавалерийской стратегии и хорошо знал, как гордятся всадники своим внешним видом.

Цезарь, как это у него было в обычае перед битвой, подозвал одного из своих лучших солдат, центуриона Гая Крассиния, и спросил:

— Что ждет нас сегодня?

Крассиний посмотрел на полководца с искренней преданностью, совершенно преображавшей его уродливое лицо, и сказал: