Антонию, хоть его и называли императором, также воздавали царские почести. Возможно, тем самым эллины, при всей их преданности демократии, хотели показать, что монархия, выросшая на греческих традициях, милее им власти Рима. А почему бы и нет, думала Клеопатра. Греческая монархия принесла бы славу их стране, в то время как римляне только и хотели, что пограбить их храмы.

Ночью, после всех празднеств, наконец-то оставаясь наедине, они с Антонием подробно обсуждали свое представление о Греко-Римской империи под их совместным верховным владычеством и с самоуправлением на местах. Единственным исключением должен был стать сам Рим, где для его умиротворения будет сохранена республика — по крайней мере, до тех пор, пока римляне не перестанут столь сентиментально относиться к прошлому.

Клеопатре казалось, будто они с Антонием смотрят на мир общими глазами. Она была другом Антония, его союзником, его благотворительницей, его любовницей, его женой и матерью его детей, но теперь она уверовала в то, что переросла все эти роли и они двое превратились в единое существо с единой миссией. Вместе они были более велики, чем каждый из них сам по себе. Вместе они непобедимы. «Пусть будет так!» — молилась Клеопатра.

Однако два человека, прибывшие из Рима, обрушились в ее озеро радости, словно огромные валуны. Одним из них был сын Антония от Фульвии, Антулл, которого «вернули» отцу после того, как Октавия наконец-то изобразила достаточно униженности и покинула дом Антония. Антония-младшего отправили к его родственникам в Риме.

— Октавиану вообще свойственно возвращать сыновей отцам, — заметила Клеопатра, припомнив, как он отослал новорожденного сына Ливии к Тиберию Нерону.

Антулл был счастлив вновь оказаться в обществе отца. Его переполняли рассказы о доброте Октавии.

— Она обращалась со мной, будто с собственным ребенком, — говорил мальчик, по наивности не замечая, что его слова причиняют царице боль. — Она — благороднейшая из женщин. И очень переживает из-за распри между ее братом и мужем.

Клеопатра не видела Антулла несколько лет и забеспокоилась, обнаружив, что он настолько привязан к Октавии.

— Твой друг и брат Цезарион очень по тебе соскучился, — сказала Клеопатра. — А двойняшки постоянно рассказывают о тебе маленькому братику, которого ты еще не видел.

Антулл поблагодарил ее — вежливо, но чопорно, словно позабыл о некогда существовавшей между ними привязанности, равно как и о временах, когда они с Цезарионом днями напролет носились по всему дворцу. Антоний увидел, что Клеопатра огорчена, и отправил сына спать.