— …конечно, нам непременно нужны новые скамеечки для коленопреклонения…

— Нет, Ви, сначала заплатить за уголь для котельной, скамеечки могут подождать…

И его жена, и мать, видимо, забыли, зачем их пригласили в Крой. Борясь с досадой, Эдмунд слушал пустые, назойливо лезущие в уши слова и вдруг перестал их слышать. Другие звуки привлекли его внимание. Из библиотеки послышался стук каблучков. Он посмотрел поверх головы Вирджинии и увидел Пандору.

Она остановилась в проеме дверей и внимательно рассматривала собравшихся, оценивая расстановку сил. Ее взгляд встретился с взглядом Эдмунда через разделяющее их пространство, и вся его досада улетучилась — она стала старше, похудела, в чем душа держится, но как элегантна, как светски небрежна, цинична, изысканна, многоопытна… Казалось, он должен сейчас, сию минуту составить ее портрет и лихорадочно искал точные, верные слова и отбрасывал их одно за другим, потому что все они лгали: Пандора была прекрасна.

Пандора… Он увидел бы, узнал ее, отыскал бы в любой толпе, на улицах любого города земного шара. Все те же широко расставленные глаза, прелестный рот с кокетливой родинкой над верхней губой, точеный носик, четкий овал лица… время ее не коснулось, и медные волосы густы и пышны, как в юности.

Он чувствовал, что его лицо леденеет. Губы не могли сложиться в улыбку. Он был точно охотничья собака, замершая в стойке перед дичью, и все смутно ощутили странность его окаменелой неподвижности и немоты. Разговор сбился, иссяк… Ви обернулась.

— Пандора!

Все церковные дела были мгновенно забыты. Ви заспешила по натертому паркету, протягивая к Пандоре руки; спина у нее была стройная, прямая, висящая на локте сумочка раскачивалась.

— Дорогая моя девочка, как я рада! Какое счастье, что ты снова здесь.

— …Нет, Изабел, ты просто не сможешь собрать нас всех к обеду. Слишком уж много народу.

— Вовсе не много. Если я правильно сосчитала, одиннадцать человек. Всего на одну персону больше, чем сейчас.

— Разве Верена не набила весь твой дом своими гостями?

— Попросила приютить одного…

— Его называют «Грустный Американец», потому что Изабел забыла его имя, — встряла в разговор Пандора.

— Не повезло бедняге, — отозвался сидящий во главе стола Арчи. — Еще и приехать не успел, а его уже припечатали.

— А почему он грустный? — спросил Эдмунд, протягивая руку за стаканом светлого пива. В Крое за обедом вино не подавали, но не из экономии, просто таковы были традиции дома, их поддерживали уже несколько поколений Балмерино. Арчи считал, что это очень мудрая традиция, потому что от вина гости становятся болтливыми, их одолевает лень, а по его, Арчи, мнению, послеобеденное время надо проводить на воздухе, в движении, а не клевать носом в кресле над газетой.