Он выключил зажигание и прислушался, ожидая, что его встретят если уж не радостные домочадцы на пороге, то хотя бы собаки. Но кругом стояла тишина. Ни живой души.

Эдмунд устало вылез из машины, обошел ее, открыл багажник. Вытащил вещи: чемодан, пузатый портфель, макинтош и желтый пластиковый пакет с беспошлинными покупками — бутылками виски и джина и коробками французских духов для жены, дочери и матери. Все это он перенес в дом, поскорей, чтобы не успело намокнуть под дождем. В кухне было чисто прибрано, тепло, но пусто, даже от собак остались только пустые корзинки. Тихо мурлыкал котел отопления. Из крана в раковину мерно, капля за каплей, сочилась вода. Он опустил чемодан и макинтош на пол, пакет с подарками поставил на стол. Потом подошел к раковине и потуже закрутил кран. Течь прекратилась. Снова прислушался: теперь ни единый звук не нарушал тишину.

С портфелем в руке Эдмунд вышел из кухни, прошел по коридору, через прихожую. Здесь задержался, подождал: может быть, сейчас распахнется дверь, послышатся шаги, раздастся голос, кто-нибудь выйдет навстречу? Но ничего. Только тикают старинные напольные часы. Эдмунд двинулся дальше, ступая по мягкому, заглушающему шаги ковру мимо гостиной. Открыл дверь в библиотеку. И тут никого. На кушетке раскиданы пухлые шелковые подушки, камин не топится, на столике сложены стопкой номера «Деревенской жизни», в вазе на каминной полке — букет засушенных цветов, поблекших, пыльных, пожухлых. Через распахнутое окно комнату наполняла промозглая сырость. Эдмунд положил портфель на письменный стол, закрыл окно и возвратился к столу, где его дожидалась аккуратная стопка писем за неделю. Праздно покрутил в руке два-три конверта, понимая, что они не содержат ничего, не терпящего отлагательства до завтра. Зазвонил телефон. Эдмунд поднял трубку:

— Балнед.

Треск, гудение, и — тишина. Должно быть, ошиблись номером. Он опустил трубку. И вдруг почувствовал, что не в силах больше ни минуты выносить этот холодный сумрак. Библиотека в Балнеде без дружески потрескивающего огня в камине — все равно что человек без сердца, камин переставали топить только в самые жаркие дни лета. Эдмунд нашел спички, поджег бумагу, подождал, пока займется растопка, положил поленья. Языки пламени загудели, взметнулись к дымоходу, испуская тепло и свет, возрождая жизнь. Так он сам себе устроил радушный прием и хоть немного приободрился.

Эдмунд постоял, глядя на огонь, потом задвинул решетку и возвратился на кухню. Вынул из пакета виски и джин, поставил в буфет, остальное понес наверх. Одинокое тиканье больших часов сопровождало его шаги. Он открыл дверь спальни.