Мы с Найджелом, хотя и не сговаривались, ни слова не сказали нашим про найденные им статьи и про Вайолет Мэй Мартинес – зато наедине он только об этом и говорил без конца. Невыдуманные истории с исчезнованием всегда надолго застревают в темных уголках сознания, – наверное, именно поэтому дурно написанная и неточная фактически повесть Конрада Хиллера «Красивые» о похищении двух подростков в Массачусетсе шестьдесят две недели продержалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Такие истории – как летучие мыши; потревожишь нечаянно – сразу начнут носиться вокруг. Вроде и знаешь, что к тебе и к твоей судьбе они не имеют никакого отношения, а все равно жутко и в то же время притягательно.
– У всех есть все, что нужно? – крикнула Ханна, завязывая ярко-красные шнурки на кожаных ботинках. – Возвращаться не будет возможности, поэтому проверьте рюкзаки, а главное – не забудьте карты местности, которые я раздала! В походе очень важно знать, где находишься. Мы пойдем по тропе к Лысому ручью, мимо горы Авраама, к скале Сахарная Голова. Дальше повернем к северо-востоку и устроим ночевку в четырех милях от Ньюфаунд-Гэп-роуд, трасса четыреста сорок один – видите жирную красную линию на карте?
– Ага, – сказала Лу.
– У кого аптечка первой помощи?
– У меня, – ответила Джейд.
– Замечательно!
Ханна улыбалась, уперев руки в бока. Она оделась по-походному: штаны защитного цвета, черная футболка с длинным рукавом, зеленая безрукавка-дутик и зеркальные очки. Такого энтузиазма в ее голосе я не слышала с осени. В последнее время за воскресными обедами мы все замечали, что Ханна сама на себя не похожа. Какая-то трудноуловимая перемена в ней произошла: словно картину потихоньку перевесили на пару дюймов правее, чем она всегда висела. Ханна слушала нас, как обычно, интересовалась нашей жизнью, рассказывала о волонтерской работе в приюте для бездомных животных, о том, что собирается взять себе домой попугая, но мы больше не слышали ее девчачьего смеха, словно кто-то поддает ногой камушки на берегу моря (как выразился Найджел, ее остриженные волосы – «будто вечный дождь на празднике»). Ханна то и дело вдруг замолкала, кивая самой себе и рассеянно глядя в пространство. Я не могла определить, получается это непроизвольно, из-за того, что в ее душе пустило корни и разрослось какое-то невысказанное горе, или она так ведет себя нарочно, чтобы мы волновались и гадали, что с ней стряслось. На моей памяти многие июньские букашки старательно вгоняли себя в тоску, рассчитывая, что папа встревожится и спросит, не может ли он чем-нибудь помочь (папа на такие ухищрения говорил, что бедняжка выглядит усталой, и предлагал по этому случаю разойтись пораньше).