– Нет, конечно! – рявкнул папа. Перевел дух и добавил очень тихо: – У меня не было романа с Ханной Шнайдер. Послушай, радость моя, надо бороться с этими… мрачными мыслями. Они до добра не доведут. Скажи, что мне сделать? Можно переехать куда-нибудь. В Калифорнию? Ты всегда мечтала пожить в Калифорнии. Или в другой штат, куда захочешь…

Папа хватался за слова, как утопающий хватается за плавающие вокруг обломки фанеры. Я молчала.

– Ну ладно, – сказал наконец папа. – Мой рабочий телефон у тебя есть. Часам к двум заеду домой, проведаю тебя.

– Не надо меня проведывать.

– Радость моя…

– Что?

– Там для тебя макароны с сыром…

– Знаю, в холодильнике, можно разогреть на обед.

Папа вздохнул. Я глянула незаметно – вид у него был, как будто я ударила его кулаком в лицо, как будто нарисовала у него на лбу слово «СВИНЬЯ», как будто сказала: «Хоть бы ты умер!»

Он сказал:

– Если что, позвонишь?

Я кивнула.

– Хочешь, я на обратном пути прихвачу пару видео в этом, как его…

– «Видео-рай».

– Точно. Какие будут пожелания?

– «Унесенные нахрен ветром».

Папа поцеловал меня в щеку и пошел к двери.

Бывают такие минуты, когда кажется, что твоя кожа вдруг стала тонкой, как слой теста в пахлаве. Отчаянно не хочешь, чтобы кто-то уходил, но не пытаешься удержать – отпускаешь, чтобы испытать одиночество в его чистейшей форме. Как инертный газ в таблице Менделеева.

Щелкнул замок входной двери. Под затихающую вдали мелодию голубого «вольво» меня накрыло мертвенной тоской – так мебель на лето накрывают полотнищем белой ткани.