И вот теперь он сообщил Пфеффербергу, что Шиндлер составляет «список на спасение», и Польдек, хоть из кожи вон выпрыгни, но должен попасть в него. Польдек зашел в административный корпус попросить Гольдберга, чтобы в список внесли и его Милу. За последние полтора года Шиндлер не раз виделся с Польдеком в гараже и неоднократно обещал, что постарается спасти его. Польдек же успел стать настолько классным сварщиком, что мастер в гараже, которому ради спасения своей жизни приходилось выдавать на – гора только высококачественную работу, никогда не отпустил бы его. А теперь список был в руках у Гольдберга – себя-то он туда уже вписал, и вот Польдек, старый знакомец герра Шиндлера, некогда частый гость в его апартаментах на Страшевского, думал, что он, Гольдберг, смягчившись, впишет и его с Милой.

– У тебя какие-нибудь камни есть? – спросил Гольдберг.

– Ты серьезно? – переспросил Польдек.

– За то, чтобы попасть в этот список, – сказал Гольдберг, человек, которому в руки случайно попала огромная власть, – платят алмазами.

Теперь, когда любитель венских мелодий гауптштурмфюрер Гет сидел в тюрьме, братья Рознеры, придворные музыканты, тоже обрели надежду оказаться в списке Шиндлера. Долек Горовитц, который раньше смог перетащить свою жену и ребенка на «Эмалию», тоже убеждал Гольдберга, чтобы он внес в список его самого, жену, сына и маленькую дочку. Горовитц когда-то работал на центральном складе Плачува, где ему кое-что перепадало. И теперь все было выложено Гольдбергу.

Среди тех, кто попал в список, были братья Бейские, Ури и Моше, которые официально были представлены как ремонтник и чертежник. Ури разбирался в оружии, а Моше блистательно подделывал документы. Обстоятельства, связанные с внесением их имен в список, столь туманны, что теперь невозможно сказать, были ли они включены за эти таланты или за что-то иное.

А Иосиф Бау, который столь изысканно ухаживал за своей женой, попал в список, даже не подозревая об этом!

Такое положение дел позволяло Гольдбергу держать всех в неведении. Зная натуру Бау, вполне возможно предположить, что если бы он и обратился лично к Гольдбергу, то лишь с просьбой, чтобы в список обязательно были включены его мать и жена. Но до самой последней минуты он не подозревал, что в списке оказался только он один… Что же до Штерна, то герр директор Шиндлер вписал его одним из первых. Штерн был единственным «отцом-исповедником» для Оскара, слова и мысли Штерна оказывали на него большое влияние.

С 1 октября всем еврейским узникам запретили покидать Плачув, не разрешалось выходить никуда: ни на кабельную фабрику, ни в любое другое место. Особо надежным из польским заключенных была доверена охрана бараков, чтобы предотвратить попытки евреев добыть пропитание. Цена за тайно доставляемый в лагерь хлеб достигла такого уровня, что ее не имело смысла выражать в злотых. В прошлом можно было приобрести буханку хлеба за лишнее пальто, а кусок в двести пятьдесят граммов – за пару чистого белья. Теперь же, как и в случае с Гольдбергом, приходилось рассчитываться за хлеб драгоценностями.