– Анна уже носит дитя.
Кранмер поднимает глаза.
– Если вы будете сообщать об этой новости таким тоном, люди решат, что без вашей помощи не обошлось.
– Вы не удивлены? Не рады?
– Интересно, что это за рыба? – спрашивает Кранмер с легким недоумением. – Разумеется, рад. Но я и так знаю, этот брак чист – почему бы Господу не благословить его потомством? И наследником.
– Наследником прежде всего. Прочтите. – Он протягивает Кранмеру бумаги, над которыми трудился. Тот умывает рыбные пальцы и подается вперед, к пламени свечи.
– Значит, после Пасхи обращения к папе, – замечает он, не переставая читать, – будут считаться нарушением закона и королевской прерогативы. Отныне о тяжбе Екатерины следует забыть. И я, архиепископ Кентерберийский, могу рассмотреть королевское дело в английском суде. Что ж, долго собирались.
– Это вы долго собирались, – смеется Кромвель.
Кранмер узнал о чести, оказанной ему королем, в Мантуе и двинулся в обратное путешествие кружным путем: Стивен Воэн встретил его в Лионе, спешно переправил через сугробы Пикардии и посадил на корабль.
– Почему вы медлили? Каждый мальчишка мечтает стать архиепископом, разве нет? Впрочем, кроме меня. Я мечтал о медведе.
Кранмер пристально смотрит на него:
– Это легко устроить.
Грегори как-то спросил, как понять, шутит ли доктор Кранмер? И не поймешь, ответил тогда Кромвель, его шутки редки, как яблоневый цвет в январе. А теперь и ему самому несколько недель трястись от страха: неровен час, наткнешься на медведя под собственной дверью.
Он собирается уходить, Кранмер поднимает глаза:
– Разумеется, официально я ничего не знаю.
– О ребенке?
– О свадьбе. Если предстоит рассматривать дело о предыдущем браке короля, негоже мне знать, что нынешний уже заключен.
– Конечно, – говорит Кромвель. – Зачем Роуланд вскочил ни свет ни заря, касается лишь самого Роуланда.
Он уходит, оставляя Кранмера над остатками трапезы, похоже, в раздумьях, как собрать рыбу заново.
Поскольку разрыв с Ватиканом еще не оформлен, для введения в сан нового архиепископа необходимо одобрение папы. Посланцам в Риме поручено говорить то, обещать се,