– Ничего, я подожду.

– Но король желает устроить свои дела.

– У него есть кому это поручить. Я не называю этого человека архиепископом.

– Климент подписал буллы.

– Папу ввели в заблуждение. Доктор Кранмер – еретик.

– Вы и короля считаете еретиком?

– Нет. Всего лишь схизматиком.

– Если созовут собор, король подчинится его решению.

– Будет поздно, если к тому времени его отлучат от церкви.

– Мы все – полагаю, и вы, мадам – верим, что до этого не дойдет.

– Nulla salus extra ecclesiam . Вне церкви нет спасения. Даже короли не избегнут высшего суда. Генрих знает это и страшится.

– Мадам, уступите ему. Возможно, завтра все изменится. Стоит ли окончательно разрывать отношения с королем?

– Говорят, дочь Томаса Болейна ждет ребенка.

– Это так, однако…

Ей ли не знать, что беременности заканчиваются по-разному. Екатерина угадывает, отчего он запнулся, размышляет над его словами, кивает.

– Я могу представить обстоятельства, в которых он ко мне вернется. Я имела возможность изучить ее характер: в ней нет ни терпения, ни доброты.

Не важно; главное, что нужно Анне, – везение.

– Думайте о дочери. На случай, если у них не будет детей. Умиротворите его, мадам. Возможно, он признает ее наследницей. Если вы отступитесь, король дарует вам любые почести.

– Почести! – Екатерина встает; вышивка соскальзывает с колен, молитвенник шлепается на пол с глухим кожаным стуком, а серебряный наперсток катится в угол. – Прежде чем вы изложите свои нелепые предложения, мастер Кромвель, позвольте мне предложить вам главу из моей истории. После смерти милорда Артура я пять лет бедствовала. Не могла заплатить слугам. Мы покупали самую дешевую, несвежую еду, черствый хлеб, вчерашнюю рыбу – любой завалящий торговец мог похвастать лучшим столом, чем дочь Испании. Покойный король Генрих не позволял мне вернуться к отцу, говорил, что тот ему должен, – он торговался за меня, как те женщины, что продавали нам тухлые яйца. Я доверилась Божьей милости, я не отчаялась, но я познала всю бездну унижения.