– Как я понимаю, вернулся Гардинер, – говорит Кромвель.

– Откуда вы знаете? – Зовите-меня бросает перо, вскакивает и начинает расхаживать по комнате. – Ну почему он такой? Цепляется к каждому слову, сыплет вопросами, ответов не слышит.

– В Кембридже вам это было по душе.

– А, тогда, – бросает Ризли с глубоким презрением к себе юному. – Считалось, что это воспитывает в нас умение мыслить. Не знаю.

– Мой сын Грегори говорит, университетская практика диспутов его утомляет. Он зовет ее практикой бесплодных споров.

– Похоже, Грегори – не полный тупица.

– Мне было бы приятно думать, что так.

Зовите-меня заливается краской.

– Я не хотел вас обидеть, сэр. Вы же знаете, Грегори не такой, как мы. Слишком хороший для этого жестокого мира. Но и таким, как Гардинер, тоже быть не обязательно.

– Когда мы собирались у кардинала, мы предлагали планы, и каждый раз возникали споры. Однако мы доводили их до конца, а потом улучшали планы и проводили их в жизнь. В королевском совете не так.

– А чего еще от них ждать? От Норфолка? От Чарльза Брэндона? Они спорят с вами, потому что вы – это вы. Они будут спорить, даже если согласны. Даже если знают, что вы правы.

– Я так понимаю, Гардинер вам угрожал.

– Сказал, что уничтожит меня. – Ризли стискивает руки. – Мне безразличны его слова.

– Напрасно. Винчестер – влиятельный человек, и если он говорит, что уничтожит, значит, намерен это сделать.

– Он обвинил меня в двурушничестве. Сказал, пока он был за границей, я должен был блюсти его интересы, а не ваши.

– Как я понимаю, вы служите государственному секретарю, кто бы ни исполнял эту должность. А если… – долгая пауза, – если… Ризли, я делаю вам такое предложение. Если меня утвердят на этом посту, вы получите малую печать.

– Я стану начальником канцелярии?

Видно, как Зовите-меня в уме суммирует доходы.

– А теперь идите к Гардинеру, принесите извинения, и пусть он предложит вам что-нибудь получше. Обезопасьте себя.

Зовите-меня медлит в нерешительности, лицо встревоженное.