Я сказала ему, не настолько уж Кристабель несведуща о своём состоянии, раз её платья умело расставлены, по талии и под мышками, умными, тщательными, неприметными стежками. Он отнёсся к моим словам с сомнением, мол, не работа ли это Годэ, и мы решили, коль у нас самих недостаёт смелости и твёрдости говорить начистоту с Кристабель, выспросить по крайней мере у Годэ всё, что той известно; может быть – даже вполне вероятно, – Годэ, в отличие от нас, удостоилась откровенности Кристабель?.. Но моя няня отвечала, что нет, портновская работа здесь не её; более того, мадемуазель всякий раз, как Годэ намёками предлагала свою помощь, переводила разговор на другое, словно действительно не понимая. «Она пьёт мои питательные отвары, но будто лишь затем, чтобы мне потрафить», – сказала Годэ. И принялась нам объяснять: известны случаи, когда женщины решительно отказываются признать своё состояние и всё же имеют роды столь же благие и лёгкие, как стельная корова в амбаре. Но бывают и другие женщины, прибавила Годэ уже более сумрачным тоном, которые на сносях изнурят, измучат себя душевной борьбой и в исходе кто-нибудь да гибнет – или роженица, или младенец, а то и вместе. Годэ велела всё предоставить ей, она, мол, узнает по верным признакам, что Кристабель приспел срок родить, и даст ей успокаивающее питьё, а позже, в нужный час, приведёт Кристабель в разумение. По-моему, Годэ владеет мерилом большинства людей, как женщин, так и мужчин, по крайней мере в том, что касается их животных, инстинктивных начал. Однако принадлежит ли к этим людям моя кузина Кристабель?..
Мне приходило на мысль написать ей письмо, вдруг как чтение дастся ей легче, чем трудный разговор; в письме взвешенными словами указать наше знание и наши страхи, пусть поразмыслит в одиночестве. Но что сделать с письмом? вручить, подбросить под дверь? И как она к этому посланию отнесётся?..
Всё это последнее время она со мною по-своему очень добра, принимается обсуждать то одно, то другое, вызывается прочесть мои сочинения; я также нечаянно узнала, что она секретно вышивает мне подарок – чехольчик для моих ножниц: павлин с распущенным, глазастым хвостом, исполненный шёлковыми зелёными и синими нитками. Но я уже не могу испытывать к ней былого расположения: потому что она для меня закрыта, удерживает в тени то, что важнее всего, потому что она заставляет меня – из гордости или безумия! – жить в лживом молчании.
Сегодня выдался погожий день, мы сидели в саду под цветущими вишнями, беседовали о поэзии, и она стряхивала падающие вишнёвые лепестки со своей большой юбки с самым беззаботным и беспечным видом. Она говорила о фее Мелюзине и о природе стихотворного эпоса. Она хочет написать эпическую поэму-фантазию, основанную не на исторической истине, а на истинах поэзии и воображения – подобную «Королеве фей» Спенсера или поэмам Ариосто, где душа художника свободна от оков исторических фактов и действительности. Она полагает, что причудливое повествование – лучший жанр для женщин. Причудливое романтическое повествование – вот та заветная страна, в которой женщины могут с полной свободой выразить свою подлинную природу, страна, подобная острову Сэн или волшебным холмам Сид, – страна, конечно же находящаяся не в нашем бренном мире.