Лизель, разумеется, уже купалась – в тревоге. Никакими судьбами она не собиралась ни в какую ванну – да и ни в какую постель, если уж на то пошло. Она забилась в угол тесной, как чулан, умывальни, цепляясь за несуществующие ручки стен в поисках хоть какой-то опоры. Но не было ничего, кроме сухой краски, сбивчивого сопения и потока Розиной брани.
– Отстань от нее. – В потасовку вмешался Ганс Хуберман. Его мягкий голос пробрался к ним, будто протиснувшись сквозь толпу. – Дай я.
Он подошел ближе и сел на пол, привалившись к стене. Кафель был холодным и недобрым.
– Умеешь сворачивать самокрутки? – спросил он Лизель – и следующий час или около того они сидели в поднимавшемся омуте потемок, забавляясь листками папиросной бумаги и табаком, который скуривал Ганс Хуберман.
Прошел час, и Лизель уже могла довольно прилично свернуть самокрутку. Купание так и не случилось.
*** НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О ***ГАНСЕ ХУБЕРМАНЕ Любит курить.Главное удовольствие от курения для негосостоит в сворачивании самокруток.По профессии он маляр, играетна аккордеоне. Это бывает кстати, особенно зимой,когда можно кое-что заработать, играя в пивнушкахМолькинга вроде «Кноллера».На одной мировой войне он уже надул меня,но позже его отправят на вторую (такая извращеннаянаграда), где он опять как-то сумеет со мной разминуться.