– Не слишком много сразу, удержите ее, – сказал брат, – пока довольно. – И он отодвинул чашку с молоком и тарелку с хлебом.

– Еще немного, Сент-Джон, – взгляни, какие у нее голодные глаза.

– Сейчас больше нельзя, сестра. Посмотрим, сможет ли она теперь говорить; спроси, как ее зовут.

Я почувствовала, что могу говорить, и отвечала:

– Меня зовут Джейн Эллиот. – Желая сохранить свою тайну, я еще раньше решила назваться вымышленным именем.

– А где вы живете? Где ваши близкие?

Я молчала.

– Можно послать за кем-нибудь из ваших знакомых?

Я отрицательно покачала головой.

– Что вы можете рассказать о себе?

Теперь, когда я, наконец, переступила порог этого дома и очутилась перед его хозяевами, я уже больше не чувствовала себя изгнанницей, бродягой, отверженной всеми на свете. Я решила сбросить личину нищей; и ко мне вернулись мои обычные манеры. Я почти пришла в себя и, когда мистер Сент-Джон попросил меня рассказать о себе, сказала после краткой паузы:

– Сэр, сегодня я не могу сообщить вам никаких подробностей.

– Но в таком случае, – спросил он, – чего вы ждете от меня?

– Ничего, – отвечала я, моих сил хватало только на самые короткие ответы.

Тут вмешалась Диана.

– Вы хотите сказать, – спросила она, – что мы вам оказали необходимую помощь и теперь можем отпустить вас опять скитаться по болотам, ночью, под дождем?

Я взглянула на Диану. В ее чертах внутренняя сила сочеталась с добротой. Я почувствовала внезапный прилив мужества. Отвечая улыбкой на ее сострадательный взгляд, я сказала:

– Я вам доверяюсь. Я знаю, что, будь я даже бездомной, бродячей собакой, вы и то не прогнали бы меня из дому в такую ночь; нет, я ничего не боюсь. Делайте со мной что хотите, но не требуйте от меня длинного повествования, – я едва дышу, у меня горло сжимается, когда я говорю.

Все трое смотрели на меня в молчании.

– Ханна, – сказал наконец мистер Сент-Джон, – пусть она здесь пока посидит; не спрашивайте ее ни о чем; через десять минут дайте ей остатки молока и хлеба. Мери и Диана, пойдем в гостиную и обсудим этот случай.