– Я останусь при дворе до мая, – поделилась я своими планами. – А когда снова выйду из родильных покоев, присоединюсь к вам – наверное, уже во время вашей летней поездки по стране.

– Возможно, мы в этом году особенно далеко не поедем, – заметила она.

– Вот как? – удивилась я, не сразу поняв, на что она намекает.

– Возможно, мне тоже захочется провести лето в более спокойной обстановке.

И тут я наконец догадалась:

– О, Маргарет, неужели?

– А я-то считала, что вы обладаете даром провидения! – как-то хрипло рассмеялась она. – Однако же вот я, сижу перед вами и, по-моему… да нет, я почти не сомневаюсь…

Я стиснула ее руки.

– Мне тоже так кажется. Пожалуй, теперь я это вижу, нет, правда, вижу! – И впрямь было нечто особенное, новое в ее светящейся коже, в изгибах тела. – И давно?

– У меня уже два раза не было месячных, – ответила она. – Но я пока что никому не говорила. Как вы думаете, я беременна?

– А король перед Рождеством делил с вами ложе? Он сумел доставить вам удовольствие?

Она сидела, опустив глаза, но щеки у нее порозовели.

– Ах, Жакетта… я и не знала, что это может быть так!

– Иногда может, – весело подтвердила я.

По ее улыбке можно было прочесть, что она – после восьми лет брака – наконец-то познала то удовольствие, которое муж может доставить жене, если, конечно, хочет это сделать, если любит ее достаточно сильно и если она сама льнет к нему и страстно жаждет его ласк.

– Когда же я могу быть совершенно уверена? – уточнила она.

– Через месяц, – сказала я. – А сейчас мы обратимся к моей знакомой акушерке. Я полностью ей доверяю. Она побеседует с вами, посмотрит, какие есть признаки. Ну а через месяц, полагаю, вы сможете объявить об этом королю.

Она не хотела писать своей матери, пока не будет полностью уверена, и в итоге это превратилось в настоящую трагедию: пока она ждала появления очевидных признаков беременности, из Анжу прибыло известие о смерти ее матери, Изабеллы Лотарингской. Минуло уже восемь лет с тех пор, как Маргарита, простившись с матерью, уехала в Англию и вышла здесь замуж; к тому же они никогда не были особенно близки, но тем не менее это стало для королевы настоящим ударом. Я как-то наткнулась на нее в галерее – она горько плакала, и Эдмунд Бофор ласково сжимал ее руки, а она так повернулась к нему, словно больше всего ей хотелось уткнуться лицом в его широкое плечо и выплакать свое горе. Услышав мои шаги, они обернулись, но рук так и не разняли.

– Ее милость очень огорчена известиями из Анжу, – пояснил Бофор и подвел Маргариту ко мне. – Ступайте с Жакеттой, – нежно велел он ей. – Ступайте с ней, и пусть она приготовит вам какой-нибудь отвар, способный хоть немного утишить ваши душевные страдания. Смерть матери – всегда большое горе, особенно для молодой женщины, и как жаль, что вы так и не написали ей… – Он не договорил и, вложив руку королевы в мою руку, обратился ко мне: – У вас ведь найдется какое-нибудь успокоительное средство? Нельзя же, чтобы она все плакала и плакала без конца.