– Немедленно позовите врачей! – крикнула я фрейлинам и следом за Бофором вбежала в спальню.

Он уже успел уложить ее и, встав коленями на постель, низко над нею склонился, обнимая ее, точно пылкий любовник, и что-то шепча ей на ухо.

– Маргарет, – настойчиво повторял он, – Маргарет.

– Нет! – вмешалась я. – Нет, ваша милость! Отпустите ее, лорд Эдмунд! Я сама о ней позабочусь. А вы оставьте ее, отойдите!

Но Маргарита, очнувшись, удержала Бофора за колет, крепко вцепившись в него обеими руками.

– Скажи мне все, – отчаянно пробормотала она. – Говори даже самое плохое, немедленно!

Я с грохотом захлопнула двери спальни и прислонилась к ним спиной, прежде чем кто-либо еще успел увидеть, как он обнимает ее, как держит в ладонях ее лицо, как она сжимает его запястья, как жадно они смотрят в глаза друг другу.

– Любовь моя, мне невыносимо тяжко говорить об этом, но лорд Талбот мертв. И сын его тоже. Мы потеряли Кастийон, который он пытался защитить, мы потеряли Бордо, мы потеряли все на свете!

Она содрогнулась.

– Боже мой, англичане никогда мне этого не простят! Так мы потеряли всю Гасконь?

– Да, всю, – подтвердил Бофор. – И самого Джона Талбота тоже, храни, Господь, его душу.

Из глаз Маргариты полились слезы; они ручьем текли по щекам, и Эдмунд Бофор осушал их поцелуями; он целовал ее, как любовник, пытающийся утешить свою возлюбленную.

– Нет! – снова в ужасе вскричала я.

Положив руку ему на плечо, я попыталась оторвать его от королевы, однако ни он, ни она будто не видели и не слышали меня. Они продолжали льнуть друг к другу, руки Маргариты обнимали Бофора за шею, а он полулежал на ней, покрывая ее лицо поцелуями и давая какие-то обещания, которые, разумеется, сдержать не мог. И в эту самую минуту, в эти ужасные мгновения дверь у нас за спиной распахнулась, и Генрих, король Англии, вошел в спальню и сразу застал их обоих – свою беременную жену и своего дорогого друга.

Он довольно долго молча смотрел на них, словно пытаясь понять, что происходит. Затем герцог Сомерсет медленно поднял голову и, скрипнув зубами, нежно высвободился из объятий королевы. Он встал, осторожно опустил ее на подушки и слегка нажал ей на плечи, заставляя лежать спокойно; затем поудобней устроил ее ноги и поправил подол платья, прикрывая лодыжки. И лишь после этого он медленно повернулся лицом к королю и слабо шевельнул рукой, словно желая что-то сказать, однако не проронил ни слова. Да и нечего ему было сказать. Маргарита чуть приподнялась, опираясь на локоть. Генрих переводил взгляд с жены, белой, как привидение, на герцога, стоявшего с нею рядом. Затем он посмотрел на меня. Он казался озадаченным и обиженным, точно малый ребенок.