— А кто он такой на самом деле, как вы думаете?

Этот вопрос Генриха был ошибкой. Никто не знал, кто он такой. Посол молчал, терзая в руках свою шляпу. Он еще не успел выучить до конца историю о Перкине Уорбеке, которую все мы уже знали наизусть.

— Он — Уорбек, сына лодочника из Турне, — с горечью подсказал послу Генрих. — Полное ничтожество. Его отец — пьяница, а мать — дурочка. Однако вы все же смиренно ему кланялись! Неужели вы еще и «ваша милость» его называли?

Посол слегка покраснел, с ужасом понимая, что и за ним самим наверняка следили шпионы, из донесений которых Генриху известно о каждом сказанном им слове и обо всех его встречах и разговорах.

— Да, возможно, я называл его «ваша милость», но ведь именно так и следует обращаться к иностранному герцогу. И это вовсе не означает особого уважения к его титулу. И отнюдь не говорит о том, что сам я этот титул принимаю.

— Значит, вы обращались к нему как к герцогу? Или как к королю? Ведь и короля вы бы назвали «ваша милость», не так ли?

— Я не обращался к нему как к королю, сир, — со спокойным достоинством ответил посол. — Я никогда не забывал, что он всего лишь претендент.

— Но претендент, пользующийся невероятно мощной поддержкой! — взорвался Генрих, внезапно приходя в ярость; глаза его, казалось, вот-вот выйдут из орбит. — Претендент, живущий в одних покоях с императором! Претендент, которого весь свет называет Ричардом, сыном Эдуарда, короля Англии!

На какое-то время в приемной воцарилась полная тишина; все боялись хоть слово произнести. А Генрих не сводил взбешенного взгляда с лица перепуганного посла.

— Да, сир, вы правы, — решился наконец промолвить посол. — Именно так его все и называют.

— И ты этого не опроверг?! — вскричал Генрих.

Посол так и застыл, уподобившись каменному изваянию Страха.

Генрих судорожно выдохнул, широкими шагами подошел к своему креслу, остановился, опершись о высокую резную спинку, и немного постоял под флагом своего королевства, словно для того, чтобы каждый смог еще раз прочувствовать его величие, а затем промолвил — неторопливо, с угрозой:

— Итак, если там его считают королем Англии, как же они называют меня?

Посол снова глянул в мою сторону, явно ища помощи. Но я сидела, потупившись. Я ничего не могла сделать, чтобы отвести от него гнев Генриха; я могла лишь помалкивать, чтобы самой не стать мишенью его гнева.

Пауза затягивалась, затем посол все-таки нашел в себе достаточно мужества и честно признался:

— Ваша милость, вас они называют просто Генрих Тюдор. Претендент Генрих Тюдор.

* * *

Я была у себя, рядом со мной тихонько лежала в своей колыбели маленькая Элизабет. В руках у меня было шитье, но работа совсем не двигалась. Одна из бесконечных родственниц моей свекрови читала вслух что-то из Книги псалмов, а сама миледи кивала в такт хорошо знакомым словам, словно они полностью совпадали с ее собственными мыслями; остальные слушали молча, и на их лицах отражалось сплошное благочестие, но было ясно, что мысли у всех бродят где-то очень далеко отсюда. Внезапно открылась дверь, и на пороге с чрезвычайно мрачным лицом возник командир гвардейцев-йоменов.