Светлый фон

— Я думаю, это полностью докажет твою правоту и, уверена, положит конец всему делу.

— Вот именно! — в ярости воскликнул он. — Все оказалось именно так, как я и говорил — он просто ничтожество, бедный мальчишка, сын брадобрея!

— Да, все оказалось именно так, как ты и говорил, — эхом откликнулась я и посмотрела в его сердитое раскрасневшееся лицо. Увы, ничего, кроме жалости к нему, я не почувствовала.

Он слегка вздрогнул и сказал:

— Ну что ж, в таком случае я пошлю за ними, за его жалкими родителями! Пусть все узнают, какого низкого происхождения этот мальчишка-самозванец, пусть все увидят их собственными глазами!

 

Вестминстерский дворец, Лондон

Вестминстерский дворец, Лондон

Осень, 1496 год

Осень, 1496 год

 

Но Генрих так и не послал за брадобреем из Турне и его женой. Он, впрочем, отправил в Турне очередного шпиона. Однако его шпион так и не смог отыскать пресловутого брадобрея. Я быстро представила себе забавную картину: по всему Турне бродят люди в темных плащах, спрятав лицо под низко опущенным капюшоном, и кого-то ищут — собственно, они ищут любого, кто скажет, что у него в семье некогда пропал мальчик, который впоследствии имел наглость утверждать, что он король Англии, а потом женился на особе из королевской семьи Шотландии и стал близким и горячо любимым другом многих правителей христианского мира.

Это было настолько смешно и нелепо, что, хотя Генрих и продолжал поиски некой женщины, потерявшей сына, я совершенно отказалась от мысли, что мой муж твердо намерен распутать тайну происхождения этого самозванца. Теперь я была почти уверена, что Генрих, скорее всего, хочет сам создать, выдумать его прошлое, а для этого отчаянно стремится пришпилить «мальчишке» хоть какое-нибудь подходящее имя. Но когда я предложила ему взять для этой цели любого другого человека — совершенно необязательно брадобрея из Турне! — который точно скажет в суде, что «этот мальчишка» был им рожден и воспитан, а потом пропал, Генрих хмуро на меня посмотрел и признался:

— Вот именно! Я давно мог бы найти с полдюжины таких «родителей», только никто все равно не поверил бы, что они настоящие.

Однажды осенним вечером меня пригласили в покои королевы — эти покои все по-прежнему называли «покоями королевы», хотя в них обитала не я, а моя свекровь, — поскольку леди Маргарет нужно было о чем-то поговорить со мной до обеда. Меня сопровождала моя сестра Сесили, поскольку Анна удалилась в родильные покои — она собиралась рожать первенца. Но когда перед нами распахнули огромные двустворчатые двери, мы увидели, что в гостиной миледи нет. Усадив Сесили возле камина, в котором горела довольно-таки жалкая кучка дров, какие-то обрезки, я решительно прошла в личные покои королевы-матери, и она, разумеется, была там — как всегда, стояла на коленях перед распятием.