– Мы были в Ричмондской часовне. С нами был священник. Но он ни за что не даст против меня показаний.

– Может. Кромвель теперь прибегает к пыткам, чтобы получить нужные ему признания. Она говорила о короле?

– К пыткам? Он пытает священников?

– Да. Дева говорила о короле?

– Она говорила, что всегда говорит. Что если он попытается оставить королеву, его дни сочтены. Но она не сказала ничего, кроме того, что сказала самому королю.

– Она когда-нибудь говорила, что мы получим трон? Когда-нибудь говорила такое?

Я не собираюсь рассказывать сыну, что она предвидела его женитьбу на принцессе и то, что он станет королем-консортом. Не собираюсь рассказывать, что она предсказала, что род Плантагенетов снова станет королевской семьей Англии.

– Не могу сказать. Даже тебе не могу, дорогой мой.

– Леди матушка, сам Томас Мор предостерегал ее от того, чтобы предсказывать величие семье вроде нашей. Он напомнил ей, что сталось с капелланом Бекингемов, который знал о пророчестве и шепнул о нем Бекингему. Напомнил, что ложный пророк внушил нашему кузену мечты о величии, и король пошел на то, чтобы его обезглавить. Король обезглавил и пророка, и героя пророчества, и духовник герцога, и сам герцог нынче мертвы.

– Поэтому я никогда не говорю о пророчествах.

Мысленно я добавляю: «И о проклятиях».

Монтегю кивает, ему достаточно моих уверений.

– Половина двора встречалась с ней, чтобы она предсказала им будущее или помолилась с ними, – говорит он. – Мы не сделали ничего, кроме этого. Вы уверены, не так ли? Что мы не сделали ничего больше?

– Я не знаю, что она могла сказать кузине Гертруде. Ты уверен в Джеффри?

Монтегю печально улыбается.

– Я в любом случае уверен, что Джеффри нас никогда не предаст, – говорит он. – Хотя думаю, что он навещал Сайон и ездил с Девой в Кентербери. Но и другие так поступали. В том числе Фишер и Мор.

– Тысячи слышали ее проповеди, – замечаю я. – Тысячи с нею встречались наедине. Если Томас Кромвель захочет арестовать всех, кто молился с Кентской Девой, ему придется арестовать большую часть королевства. Если он хочет арестовать тех, кто думает, что королеву неправедно отставили, ему придется арестовать всех, кроме герцога Норфолка, Болейнов и самого короля. Нам ведь ничего не грозит, сын мой? Мы затеряемся в толпе.

Но Томас Кромвель – человек куда более дерзкий, чем я думала. Более честолюбивый человек, чем я полагала. Он берет под стражу Кентскую Деву, берет под стражу еще семерых святых мужей и снова арестовывает Джона Фишера, архиепископа, и Томаса Мора, бывшего лорд-канцлера, словно они ничтожества, которых он может взять на улице и швырнуть в Тауэр лишь за то, что они ему не понравились.