– Я, наверное, поеду в Лондон, – говорит он. – Поеду и повидаюсь с Томасом Кромвелем, чтобы выяснить, что ему нужно от Хью Холланда, и скажу ему, – он судорожно вдыхает, потому что задохнулся, – что против Холланда ничего нет, и против меня нет, и против всех нас.

– Я с тобой, – к моему удивлению, отзывается Монтегю.

– Правда? – спрашиваю я, а Джейн, замерев с иголкой в руке, поднимает глаза на мужа, словно хочет ему запретить. Потом переводит взгляд на меня, точно готова попросить меня отправить моего младшего сына без защитника, чтобы ее муж остался дома, в безопасности.

– Да, – говорит Монтегю. – Кромвель должен знать, что нельзя играть с нами в кошки-мышки. Он главный кот в королевском амбаре, главнее нет. Но все-таки я думаю, что у нас есть кое-что в запасе. И он должен знать, что он нас не испугает.

Монтегю смотрит на потрясенное лицо Джеффри.

– Меня не испугает, – поправляется Монтегю.

– Что скажете, леди матушка? – Джейн подсказывает мне, что нужно запретить сыновьям ехать вместе.

– Скажу, что это очень удачная мысль, – спокойно отвечаю я. – Нам нечего скрывать и нечего бояться. Мы не совершили ничего противозаконного. Мы любим церковь и чтим принцессу, но это не преступление. Даже Кромвель не может сочинить закон, по которому это станет преступлением. Поезжай, сын Монтегю, поезжай, благословляю.

Я остаюсь в Бокмер Хаусе на неделю, дожидаясь новостей с Джейн и ее детьми. Монтегю присылает нам письмо, как только приезжает в Лондон, но потом наступает тишина.

– Думаю, я сама поеду в Лондон, – говорю я Джейн. – И напишу тебе, как только что-то узнаю.

– Прошу вас, леди матушка, – напряженно произносит она. – Я всегда рада узнать, что вы в добром здравии.

Она спускается со мной к конюшням и стоит возле моей лошади, пока я устало забираюсь с седельной подножки на седло позади своего конюшего. Мои спутники садятся на коней: две моих внучки, дочери Джейн, Катерина и Уинифрид. Гарри останется дома с матерью, хотя он переминается с ноги на ногу и ловит мой взгляд, надеясь, что я возьму его собой. Я улыбаюсь своей бледной невестке.

– Не бойся, Джейн, – говорю я. – Мы выбирались из положений и похуже.

– Похуже?

Я вспоминаю историю моей семьи, поражения и битвы, предательства и казни, пятнающие нашу летопись и стоящие указательными столбами на нашем бесконечном марше с трона и на трон Англии.

– Да, – говорю я. – Куда хуже.

Л’Эрбер, Лондон, лето 1538 года

Монтегю приходит ко мне, едва я приезжаю в Лондон. Мы обедаем в зале, словно он просто зашел в гости, он мило беседует со мной о дворе и добром здравии младенца-принца, а потом мы удаляемся в мои личные покои за главным столом и закрываем за собой дверь.