Во время танцев мне приходится переместить орхидею с талии на запястье. Дорис хочет, чтобы та была на ее левом запястье, и я прикрепляю орхидею к ее наручным часам при помощи аптекарской резинки, которую нахожу в кармане. Цветок сидит у нее на руке с видом сокола, собравшегося поохотиться. Рука-насест лежит у меня на плече, так что во время танца чертова орхидея щекочет мне ухо и загривок. От этого у меня по спине ползут мурашки. Сам цветок я не вижу, но запах чувствую. Он все время напоминает мне о том, как воняла сгнившая кобылятина там, куда нас возил Джо Сагесса.

Эта вонь в сочетании с запахом потных тел вокруг нас и звуками музыки истончает мое терпение до предела. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стараюсь думать о том сне, который увижу, когда вернусь домой и лягу спать. Дорис не то говорит что-то о музыке, не то спрашивает, где я живу. Ей известно, что мой отец работает в нашей школе дворником, но она об этом не говорит.

Отец дважды попадается мне на глаза. На этом балу он выполняет еще и роль вышибалы. Кроме того, он провожает до туалета тех парней, кому это становится необходимым. Он следит, чтобы там хотя бы не так много пили, и убирает рвоту, если кому-нибудь станет плохо. За эту ночь он получит пять долларов — как раз столько, чтобы заплатить за мой дурацкий смокинг. Я бы не согласился еще на одну такую ночь, как эта, даже за пятьдесят долларов.