– Как-то не очень, – нарочно ответил Зотов.

Леха продолжал:

– Дима очень старался, но ему не удалось меня спасти – по больше части я виноват в том, что он напоролся на твоих дружков. Теперь я точно знаю, что он душу свою вложил в меня, надеясь, что и я когда-то найду того человека, которому нужна будет помощь – такая же, которую Тихомиров предлагал мне – рука, которая вытащит из бездны и поможет начать новую жизнь другому. У меня получится то, что не получилось у моего друга – я обязательно доведу его дело до конца. Я нашел человека, который не в своей тарелке, который губит себя, не подозревая, чем в будущем это ему обернется, – Леша вновь посмотрел на Никиту в зеркало. – Никита, еще не поздно опомниться.

– Не выдумывай, Вершинин, – всполошился Зотов. – Где ты, а где Дима! Я много о тебе слышал – ты неспособен на такое. И вообще меня раздражают такие разговоры. С чего ты взял, что я живу не так, как надо? Меня все устраивает, мне все нравится, и я не хочу что-либо менять. Я там, где должен быть – жизнь привела меня сюда. Позаботься сначала о своей заднице, Лешенька!

– Но я же вижу, что это не так.

– Не зли меня, Вершинин! Заканчивай свои проповеди, иначе я прикончу тебя здесь и сейчас! Лучше отстань и помолчи! Других вытаскивай, а мне все нравится. Мне нравится быть таким, какой я есть, и если даже что-то со мной случится, то и такой расклад мне тоже придется по душе – я сам решу, как мне быть, с кем быть и кого слушать, понятно тебе?!

– Это не объяснение, – не согласился с ним Леша. – Ты просто боишься. Убить меня легко, а вот покопаться в своей душе, осмыслить всю свою жизнь и измениться, забыть все и зажить по-новому – гораздо труднее. Ты не убийца – ты не убьешь меня, даже если очень постараешься и пересилишь себя. Я уверен в этом, – спокойно говорил Вершинин, уверенно сложив руки на груди…

Страх, оцепенение и отчаяние завладели телом, мыслями и чувствами Гончарова. Валентин не мог свыкнуться с мыслью, что он, молодой, перспективный, красивый и статный паренек, вот так по глупости должен умереть, так много не совершив и не увидев в жизни. Трудно было себя контролировать, вдобавок голос Трофима резал по сердцу ржавым кинжалом.

Гончаров, позиционирующий себя человеком мужественным, за пару мгновений утратил все свое достоинство, превратившись в смазливую тряпку. Шевелить языком было трудно – любые попытки говорить превращались в нечленораздельные всхлипы и писки. Трофим не мог долго терпеть такого женского поведения.

– Считаю до пяти, Гончар, – заявил Трофим, нацелив на него пистолет. – Сейчас ты нам все покажешь, – уверенно заявил бандюга, – все отдашь, а там уж и посмотрим, что с тобой делать.