Так, в один прекрасный во всех смыслах день, вернее, в прекрасную клубную ночь, случилось страшное, вероломное и хитрое предательство. Непонятно, чем тогда руководствовался этот господин N – видимо, только личными корыстными интересами. Торговал он зельем дурманящим из-под полы… да так искусно и незаметно, что сам собой восхищался. Помнил он, что имеет все господин А. Не посмотрел N, что А его другом является и решил наплевать на него, позабыть о приличии, совершив в эту ночь непоправимый и ужасный поступок. Поделом тогда было А, но можно предположить, что и N, скорее всего, мучился после содеянного… хотя был еще той вшивой псиной, которой чужды приличие и элементарная совесть.

Изрядный гуляка А был тогда, так сказать, навеселе: подвыпивший, немного расхлябанный, неадекватный… впоследствии изнывающий от беспамятства, что и скрыло от А его самого главного врага и мучителя, опрокинувшего ничего не подозревающего А в темную бездну. Воспользовавшись незавидным положением А, господин-гандон N умудрился подсунуть господину А лошадиную дозу опиума заморского в достатке, после которого молодого парня затянуло в пучину того беспросветного мира, которого он так тщательно остерегался.

Поверьте, там не о предателях суждено думать, а о спасении. Дурман и ломающая кости жажда заставляли господина А пресмыкаться, упрашивать новых повелителей дать очередную порцию наркотиков. Встали они у господина А перед глазами – некуда ему было деваться. Думал он, что подкинули ему клевую игру, вызывающую удовольствие и наслаждение… добротный кайф. И ожидаемое приходило, но незаметно дозы дурмана росли, деньги утекали, здоровье портилось – согнулся господин А, думал, что погибнет. Никто чистенький никогда не испытывал такой боли, буквально выжигающей душу изнутри… Стремишься любыми способами заглушить ее – часок, и она снова возвращается и давит еще сильнее, словно разозлилась и приказывает вновь остановить ее. Не было уже прежнего господина А, исчез он бесследно. Не могло это не привлечь внимания… Ночами А не спал, бродил как тень в беспамятстве, принимая дозу за дозой на автомате. От дурмана, застилающего сознание, уже нельзя было отказаться. Сохла душа, расщеплялось тело. Была боль, словно внушаемая от кого-то далекого – она рождалась из мыслей, шла из головы, которая отказывалась подчиняться.

Еще немного, и эта дрянь уничтожила бы господина А. Но добрые люди вернули его к жизни – это было долго, больно и мучительно. Знал господин А, что люди эти хотят его спасти, но ничего не мог поделать и сопротивлялся им, а потом получал по заслугам. Туман рассеивался. Титаническим усилием воли выбрался он с того света, но, словно след от глубокого шрама, воспоминания остались и мучают господина А до сих пор – с картинками того ужасного года возвращается и та боль…