Дома Дарья поцеловала всех детей, только Петя стоял в отдалении и не подходил.

— Что ж ты не подходишь к матери? — спросила она набычившегося сына. Он не ответил. Ему казалось постыдным из-за возраста целовать мать, предаваться телячьим нежностям.

Дарья прилегла на завалинке, а свекровь, с тревогой глядя на её покрывшееся лёгким загаром лицо, спросила:

— Даша, что ж ты не ела, не пила? Старый, куда ты смотрел?

Старик виновато моргал, ругая себя. Он и сам-то за весь день росинки в рот не взял.

— Что с тобою, Даша? — допытывалась старуха. — Уже не заболела ли? Тяжело ли?

— Нет. Я проверяла, могу ли весь день без воды и пищи, — слабо отвечала Дарья, поглаживая меньшого сына по головке и от этого чувствуя приятную слабость в уставшем теле.

II

II

Дарья думала днями и ночами только о муже; унеслось столько времени, но до сих пор ещё не пришло письмо от Безматерного. Занималась ли детьми, мыла ли полы, стирала ли, но мысли её — только о нём. Это становилось навязчивой идеей, когда человека в любое время дня и ночи одолевает единственная дурная мысль. Она словно живёт не в голове, а витает где-то рядом, дышит, постепенно материализуясь, превращается в некое живое существо, без которого ты уже не можешь обойтись. Дарья чувствовала присутствие мужа. Часто она оглядывалась: вон, за перегородкой сидит кто-то, ждёт, стоит лишь подойти и — увидишь его. И она торопливо направлялась за перегородку, но там, разумеется, никого не обнаруживала.

Зимою в ветхой избе вокруг печи собиралось всё семейство. В школу ходил лишь Петя. Остальные, мал мала меньше, сидели дома; и Дарья с ними занималась сама, радуясь, что в этой тесноте её дети чувствуют себя не так уже плохо. Конечно, трудно приходилось, несмотря на старания старика Кобыло придать жилью достойный вид. Старики все узнали о Дарье, и теперь им было неловко своей избушки, нищенской жизни, многих неудобств, связанных с едой, колодцем, одеждой. Старик Кобыло настаивал отдать Васю в школу, но Дарья, всё чего-то ждущая, отказалась наотрез.

Она не могла примириться с тем, чтобы её дети посещали школу, которой, по сути, руководил Дураков. Председатель, подряжавшийся сидеть на уроках, поучать учителя Белоногова, то и дело безапелляционно обрывая его: «Вот когда я жил в Питере, то... мы, ёт твою за ногу, не так...» Дарья сама занималась с мальчиками, читала книжки и учила грамоте и математике. Обычно в такие минуты к ним подсаживалась повитуха Маруся, ласково глядя слезившимися глазами на мальчишек, тихонечко вздыхала и каялась, что напрасно уехала из Сибири. Принимаясь за очередные носочки для ребят, она каждый раз крестилась, приговаривая: «Бог, детки мои, всё видит. Ибо Царствие Небесное ждёт нас. Христос умер за нас, за грехи наши». Зимою, когда прикрученная старая лампа чадила и то и дело исходила искорками, а небольшой сноп искр поднимался от фитиля с лёгким потрескиванием по стеклу, старик снимал стекло, вытирал его и твердил одно: самое главное для детей — учиться.