— Ты не станешь болтать: послушав тебя, над тобой посмеются и в лучшем случае дадут плетей. Не понимать этого — быть олухом, но ведь ты умён, разве я не права? Ты быстро уяснил суть дела, и мне незачем строить из себя недотрогу, как это принято при дворе. За этим я и пришла сюда. И я буду говорить с тобой на твоём языке, без вывертов и намёков, прямо и просто.
— Лучше всего объясняться прямо и сразу, чего там, — согласно кивнул Жавель и рискнул свободной рукой обнять даму за талию. — Так говорите, я жду.
— Хочешь ты меня, как я тебя? — напролом ринулась «графиня». — Скажи только «да!» Одно только «да!» — и я озолочу тебя! Ведь ты небогат, и это не секрет.
— Небогат, — пробормотал бывший наёмник, чувствуя, как кружится у него голова и ему всё труднее реально воспринимать происходящее.
А дама, теперь уже шёпотом, продолжала обольщать беднягу, предварительно оглядевшись вокруг и приблизив губы к самому его уху:
— Ты поднялся сюда с той площадки, что выходит в коридор. Там много дверей. За каждой — покои. Мои — слева, через три двери от окна.
— Через три двери от окна… — тупо повторил виночерпий, с трудом силясь представить себе маршрут.
— Я буду ждать тебя после полночного удара колокола, — снова зачастила дама. — Все уже будут спать. Стукни в дверь легонько три раза.
— Три раза… — как эхо, повторил вконец потерявший голову отставной солдат.
— Да, три. Так ты придёшь?
— О, вы ещё спрашиваете! — потянулся к ней Жавель, совсем забыв про кувшин и чуть не выронив его.
— Но что это у тебя? — «Бланка Вандомская», изобразив на лице удивление, воззрилась на предмет в руке Жавеля. — Кувшин?
— Как видите.
— В нём, похоже, вино? Кому ты несёшь его? Впрочем, догадываюсь — вероятно, какой-нибудь своей красотке.
— О нет, я только выполняю приказ, и это вино для…
— Да разве это важно? Важнее другое.
— Что же именно?
— Да только то, что у меня во рту пересохло. Я столько говорила, такие волнения… Веришь ли, мой Ганимед, как мне ужасно хочется пить?
Жавель в растерянности поглядел на кувшин, закрытый крышкой.
— Но это вино для…