— Так что же вам от меня нужно, мадам? — терялся в догадках бывший наёмник. — Признаюсь, я не совсем понимаю… точнее, совсем не понимаю.

— Ты ещё не догадался? Мне нужен ты! — коротко, властно, одновременно вложив в этот возглас изрядную силу страсти, воскликнула «Бланка Вандомская» и, не давая озадаченному виночерпию опомниться, торопливо продолжала: — Твоя стать, мужественное лицо, походка, голос — всё привлекло меня. Весь вечер, как безумная, я брожу по коридорам и залам, разыскивая тебя. И вот нашла. Бог свидетель, час мой настал! Точнее, наш час… Молчи! — Видя, что Жавель собирается ей возразить, она прикрыла ему рот пальчиком. — Молчи и слушай. Я вдова, мой супруг погиб в битве с еретиками. Я осталась совершенно одна, понимаешь ли ты меня? Знаешь ли, на что способна женщина, когда она лишена мужского внимания, любви? А ведь она ещё совсем нестара и хороша собой, к тому же богата. Но что ей богатство, если она одинока, если нет с ней рядом любимого друга, если её постель холодна и ей хочется выть от тоски, обиды и неутолённой страсти?

Она замолчала, облизнула губы и сделала ещё полшага вперёд. Тела их почти соприкасались, и «графиня Вандомская» удовлетворённо улыбнулась, увидев, как раздулись ноздри у пикардийца и услышав, как участилось его дыхание.

— Мне кажется, я начинаю вас понимать, милая дама, — проговорил Жавель и, как человек, не имевший понятия о куртуазности и не особенно озабоченный выбором выражений, прибавил: — Вам хотелось бы переспать со мной?

Глаза у «графини» заблестели ещё ярче. Она придвинулась ближе.

— Да! — страстно выдохнула она. — Как хорошо, что ты меня сразу понял и избавил этим от мучительного подбора слов.

— Почему же это именно на мне остановили вы свой выбор? — резонно спросил Жавель, пожирая даму глазами. — Вокруг вас столько рыцарей, знатных сеньоров. Всё это люди вашего круга. А кто для вас я? Отставной солдат… ныне виночерпий.

— Ты — тот, кто мне нужен. — Она положила руки ему на грудь. — А те, о которых ты сказал… — Она усмехнулась. — Они, в большинстве своём, женаты, ну а другие… Ах, Ганимед, это двор. Условности, вежливость, этикет. Всё это утомительно и подобно желанному плоду, который созревает лишь к осени. Но даже если и удастся с кем-либо объясниться… Рыцари болтливы, как правило, хвастуны. На другой же день о нашей связи узнает двор, пойдут сплетни, болтовня, меня станут называть шлюхой. Понимаешь ли, что это будет для меня означать? Опалу! А это — изгнание, забвение и смерть. Увы, ныне при дворе строгие нравы.

— Со мной, стало быть, вы не боитесь, дамочка? — легко усмехнулся виночерпий.