– Они каждую ночь зажигаются на небе, – ответил Тутмес, чуть помедлив.

– А если бы ты находился в помещении, где нет окон и выхода, ты бы продолжал утверждать, что они существуют?

Тутмес засмеялся:

– Конечно, фараон, это ведь очевидная вещь, и никому не придет в голову это оспорить!

– А бог… – Эхнатон задумался. – Боюсь, когда-нибудь найдутся люди, не желающие прислушиваться к своему внутреннему миру, к совести и доброте, к частице великого бога, заключенного в глубине человеческого сердца. Как жаль, что только страх способен надежно удерживать людей от падения в бездну жестокости и лжи. Жрецы знали это и умело использовали несовершенство человека. Но я не хочу угрожать и запугивать, ибо каждый должен думать и выбирать, что ему дороже – звероподобные идолы или сияющий диск солнца.

– О, повелитель! – восхищенно вскричал Тутмес. – Ты рассуждаешь, как великий мудрец! И я вижу, ты имеешь право называться фараоном не только по рождению, но и в силу своего рассудка.

– Как ты посмел, Тутмес? – невозмутимо сказал Эхнатон. – Ты уподобился льстецам-аристократам. Но в твоих словах, – добавил он, подумав. – Нет жала лжи и подобострастия. Ты чрезвычайно искренен и порывист, Тутмес, и высказался крайне необдуманно.

– О фараон, я вновь заметил в твоих глазах тот блеск, который озарен Атоном, и я хочу запечатлеть его в скульптуре, – поспешно проговорил ваятель.

– Что же мешает тебе., почтеннейший?

– Мне необходима твоя помощь, повелитель.

– Я должен помогать тебе? Чем же? – Эхнатон был удивлен.

– Расскажи мне, повелитель, о том, что волнует твое сердце, что заставляет размышлять и отнимает сон. А я в это время буду работать. Не остановит ли мой стук течения твоих мыслей?

– Отчего же? Но все не так просто, – Эхнатон покачал головой.

– Если я зашел слишком далеко, я прошу меня простить, – начал Тутмес, но фараон жестом пресек его дальнейшие излияния, резко встал и подошел к столу.

Там он выбрал папирус и вернулся с ним на прежнее место напротив скульптора.

– Ты просил говорить о том, что меня волнует? Вот то, о чем я хочу побеседовать с тобой. Ты можешь работать, мне это не будет мешать.

Тутмес послушно взял инструменты и приготовился слушать.

Сначала фараон о чем-то думал, потом неторопливо начал:

– Скажи мне, Тутмес, что самое долговечное в мире? Что преодолевает время и способно передать память об ушедших?

– Возможно, искусство, – робко предположил ваятель. – Камень, к которому прикасалась рука мастера, живет вечно.