– Мерзавец… Мерзавец!.. – прошептал Иван Федорович.

– Ну ладно – хочешь так меня называть… Будь добр… Принимаю… Только, друг мой, тут мы с тобой вместе старались. Знаешь, таких как Алеша одни бесы сломать не могут. Тут нужны совместные усилия беса и человека. Чтобы было духовное и физическое воздействие, тут должны двое ближних напрячься. Двое самых ближних. Tu comprends ce que je dis?³⁴ Ты сначала подкинул эту великолепную и ядовитейшую для таких как Алеша людей идейку: «Я не Бога, я мир Его не принимаю»… Quelle idée!³⁵ Тут не логика, тут нечто высшее логики. Ты его и отравил этой идеей. Недурственно, очень недурственно… Я же потом только подначивал. А «Мысли для себя?» – это же вершина интеллектуального перевоплощения… Ты просто взял и перенял у нас эту способность, эту столь редкую и специфическую способность, – к перевоплощению. Опять же убеждаюсь в том, что люди и вправду превосходят бесов. Только ты даже сделал это гораздо филиграннее и виртуознее, ты смог перевоплотиться не телесно, а умственно. Да так, что никто и не заметил подмены… Это многого стоит. Алеша как заглотил твой интеллектуальный крючок, так и не смог слезть с него. Как же, как же – сам Зосима чуть не благословил его на революцию… Как тут можно было ослушаться?

– La ferme!..³⁶ Ты мне приписываешь свою мерзость… Я… Я хотел отвадить его от революции… Я хотел предупредить его…

– Ну, даже если так… La route vers l'enfer est pavée par de bonnes intentions…³⁷ Ты знаешь, он же и попал в результате в ад. Не только свой, революционный, но и наш, настоящий. Ему там Смердяков экскурсию провел…Он тебе не рассказывал?.. Кстати, о Смердякове – ты его зря всегда недооценивал. А он ведь лучшее подтверждение твоей теории о том, что ближних невозможно любить. Ты ж ведь ехал в Скотопригоньевск, чтобы возлюбить ближних своих, а кончил тем, что всех их возненавидел. Прям, впору… «заповедь новую даю вам» – не «возлюби ближнего своего», а «возненавидь ближнего своего». А ведь хотел же полюбить отца вначале – так?..

– Да, хотел…

– Вот видишь… Да-да, я видел, как ты старался. Молчал за столом, благообразничал, поддакивал, так сказать по заповеди все: «почитай отца своего»… А как только рыльце его скотское увидал – так и возненавидел. Ехал полюбить отца, а кончил тем, что сорганизовал его убийство, да еще как виртуозно…

– Мерзавец, мерзавец…, – вновь прошептал на это Иван Федорович, но «Алеша» его как будто не услышал:

– Ты хорошо сказал на суде, что все хотят смерти отца своего, только… Тут чуть ты пересолил. Есть вещи, которые хоть и истина бесспорная, а все-таки не подлежат публичному разглоголанию… А и за что ж ты возненавидел отца своего – за его поросячество, за босоножек… Гм?.. За что ты так на бедную человеческую природу?.. Besoins naturels… Plaisir de chair³⁸… Эх, друг ты мой, многое я бы мог тебе рассказать об этом плэзире… И чего только этот Бог на него так вооружился, даже заповедь дал – «не прелюбодействуй» – не приходило тебе в голову? Радость-то для человека совсем невинная, если без насилия. А я, правда тебе говорю, выступаю против насилия в этом вопросе, тут я настоящий либерал, не то что эта свинья твоя, Курсулов… Ты прости, что я так о твоем начальнике… Так вот, возвращаясь к вопросу – радость-то маленькая эта человеческая, и почти же ведь единственная. Единственно всем доступная – и бедным и богатым, и малым и старым, ежели не очень только… И Бог на нее ополчается. Да еще как ополчается!.. Вот – еще одно подтверждение, и подтверждение вернейшее моему предыдущему тезису. Не любит Бог людей, потому и запрещает им их маленькие человеческие радости. Ненавидит он человека в его благополучии и счастье, в его довольстве и этой невинной телесной радости. Это же еще единственная радость для всех слабых людей. Им недоступна радость сильных, их подвигов и взлетов. Но Бог презирает слабых. Ему подавай только сильных, которые вольны насиловать свою природу. Ему по духу и сердцу монахи-изуверы, потому что Он Сам изувер и изуверствует над человеческой природой, которую Сам же и создал. Вот уж противуречие так противуречие. А твой папенька гениальным образом и вывернулся из этого противоречия. У него и иконы в кивоте и плясовицы блудилищные. Как говорится, Богу богово, а человеку – человеческое. Душа к высших, а тело, как ему и полагается, в скотах и пребывает…