— Что скажешь, Имбата? — спросил он.

Имбата ничего не ответил.

Ван Спойлт отпустил его, и тот пошел домой старческой, неверной походкой.

После бури

После бури

На следующий день Кависта и другие «бунтовщики» были насильно вывезены за пределы островов Банда.

Никто в кампунге не знал, куда их отправили, на какой срок и вернутся ли они вообще. Не раз приходили в голландскую крепость родные и друзья изгнанников, чтобы узнать хоть что-нибудь об их судьбе, но неизменно они слышали от голландцев одно и то же: «Эти люди получили по заслугам, и лучше о них забыть».

Тоской и печалью наполнились сердца тех, кого разлучили с любимыми, дорогими людьми. G их лиц не сходила мрачная тень, каждое утро они встречали тяжкими вздохами и, провожая день, смахивали горькую слезу…

Горе семей изгнанников разделил весь кампунг. Лонтор словно оделся в траур. Не было слышно разговоров, песен. Скорбная тишина повисла над поселком. Только стук тяжелых солдатских башмаков патруля раздирал эту тишину. Угрюмо, ненавидяще, как на злых духов, смотрели лонторцы на каждого голландца.

Тишина, запустение, подавленность острее всего чувствовались в эти дни в доме Имбаты. Теперь сюда редко кто заглядывал, порой с утра и до самого вечера окна дома были наглухо закрыты.

Имбата сдержал свое слово. Через два дня после того как голландцы вывезли Кависту и его друзей с Лонтора, он созвал сходку, на которой был выбран новый староста кампунга. Отныне бразды правления перешли к Гапипо.

Теперь Имбата ничем не отличался от остальных лон-торцев. В своем большом опустевшем доме он коротал время в тоскливом одиночестве, без жены, без сына: Тамбера по-прежнему работал в крепости у голландцев, Вубани до сих пор не возвращалась.

Соседи советовали Имбате пойти искать Вубани. Он соглашался с ними. А про себя думал: «Она ушла из дому по своей воле, значит, и возвратится, когда сама того пожелает. Я не буду ее разыскивать».

Он очень страдал, но никому не рассказывал о своих страданиях. Он думал не только о Вубани. Ему не давали покоя воспоминания о недавних трагических событиях на Лонторе. Одна за другой всплывали в его памяти тягостные картины: тела убитых лонторцев, прощание с изгнанниками. И во всем этом виноват он один. Под бременем вины Имбата сгорбился, взгляд его потускнел, он стал совсем стариком.

Может быть, он должен повиниться перед всем народом, и тогда ему станет легче. Нет-нет, пусть уж его вина останется с ним, пусть он страдает, пусть проклинает себя. Что может быть тяжелее ненависти к самому себе? Но он заслужил это. Только страданиями он может искупить свой тяжкий грех.